…Небольшое озеро посреди весеннего леса. Ну да, того самого, с берёзовым соком. Берег пологий, но это обманка: озеро глубокое, дно уходит вниз почти отвесно. Жена — уже три года как жена, но по-прежнему любимая и желанная, — сбросив с себя всю одежду, осторожно заходит в воду, ёжится, ойкает, приседает и плывёт к противоположному берегу. Замешкавшийся Лазарь торопливо срывает с себя покровы и шагает в озеро. Ноги сразу начинает сводить: начало мая, кое-где под деревьями ещё снег лежит, и вода в озере холоднющая. Но жена плывёт легко, она уже на середине, и Лазарь бросается вдогонку. Тело обжигает, дыхание перехватывает. Лазарь торопится. Он настигает жену у берега, обхватывает сзади, прижимает к себе. Жена поначалу испуганно взвизгивает, потом, нащупав дно, легко изворачивается, сама крепко обнимает мужа за шею и тянется к его губам.
За поцелуями они замерзают почти до анабиоза, настолько, что еле выбираются на берег. Попрыгав, пообжимавшись, чуть отойдя, но обратно вплавь не рискнув, идут берегом, в обнимку, дрожа и лязгая зубами и через каждые три шага останавливаясь, чтобы поцеловаться. А когда возвращаются к брошенной одежде, так и не согревшаяся жена опускается на прибрежную полоску едва проросшей травы и тянет мужа к себе….
…Лес, луг, июльская гроза. Тепло губ подруги, капельки дождя на её лице. Восхитительный грозовой привкус этих капелек, чуть терпкий — сода и солнце. Дождь поливает их, смывая все прошлые грехи, солнце светит, не ослепляя, в лица. Сода-солнце…
Лазарь снова осознал себя на дороге. То ли шёл, переживая воспоминания, то ли стоял. Наверное, всё же шёл, потому что продолжает перебирать ногами. Боль как будто притупилась. И что-то ещё изменилось в этом мире. Лазарь остановился и долго оглядывался, прежде чем понял: вот же оно — на виду! Огонёк, к которому шёл, уже не был бесконечно далёкой точкой. У него появились размеры. Не больше спичечной головки — но размеры. Лазарь осторожно вздохнул, боясь спугнуть неожиданную удачу. Огонёк не уменьшился. Лазарь осторожно шагнул. Огонёк не уменьшился. Лазарь сорвался с места.
Теперь он шёл быстро, почти бежал. И силы откуда-то взялись новые, и боли почти не чувствовал, и дорога под ногами как будто стала ровнее и мягче — вроде пола в той комнате, где ключник Франсуа. И огонёк, к которому взгляд Лазаря был теперь прикован намертво, постепенно приближался, увеличивался в размерах и обрастал деталями — сначала совсем медленно, затем всё быстрее и быстрее. И, наконец, Лазарь разглядел уличный фонарь. Разглядев — не мог не расхохотаться.
Этот фонарь совершенно не годился ни для Нарнии, ни для жёлтой кирпичной дороги, зато идеально подходил к раздолбанному бетону извечной отечественной беды. Как раз такой неказистый бетонный шестигранник, увенчанный металлической нахлобучкой-рукой с колоколообразным светильником, стоял у подъезда, где Лазарь проживал последние два десятка лет. Когда-то давно это чудо архитектуры, видимо, попыталось перейти дорогу снегоуборщику. Повреждения щедро залили бетоном, и теперь изображающий пизанскую башню столб косо торчал из широкого основания — словно рос раньше дуб или баобаб, его спилили, а сквозь оставшийся пень проросло… ну, что проросло, то проросло. Вот и этот был таким же — побитым и скособоченным. Из абажура-колокола сиротливо свисала обычная домашняя лампочка ватт на сорок. Впрочем, посреди окружающей вселенской темноты её вполне хватало, чтобы осветить и столб, и достаточного размера пятачок вокруг.