– А если есть за что?
– “За что” можно уважать и благодарить. А поклонение всегда слепо.
– Как любовь?
– Если ты про любовь к Господу, то я всю свою жизнь благодарен Ему за то, что Он сотворил меня. И не просто сотворил, но и не оставляет в пути, постоянно заботится, посылает мне чудеса в помощь. Если же о людях – они все создания Господа и хотя бы поэтому достойны любви. Я… – Изя едва заметно запнулся, – я ведь тебе уже говорил: людей надо любить, как самого себя. Так возлюби!
Я поёжился. Хоть и в куртке был, а словно холодом потянуло.
– Что-то у меня от твоего “возлюби” картинки перед глазами нехорошие…
Изя вздохнул, потянулся к остывшему уже чайнику и плеснул в пластиковый стакан. Сделал медленный глоток.
– Есть такая притча. пришёл как-то к ребе человек и сказал: ребе, научи меня понимать Тору. Она такая большая, я с какого места ни начну её читать, теряюсь в словах и мыслях. Скажи мне, что в Торе самое главное. И ребе ответил: не делай другим того, что ты не хочешь, чтобы другие делали тебе. Вот суть Торы. Всё остальное – комментарии, – он сделал ещё один глоток. – Вот это и есть первая часть моего “возлюби”.
– А вторая?
– Делай другим людям добро, какое ты хочешь, чтобы другие делали тебе. Но осторожно – помни о первой части.
– И это всё?
– Тебе мало? Знаешь, Андрей, великие мысли обычно очень просты. Для тех, кто кому Господь послал дар понимания. Да мы же об этом утром говорили.
– Про понимание? Помню. Ещё о том, что бог непонятен.
– Неисповедим, Андрей! Не-ис-по-ве-дим! Ощущаешь разницу?
– Нет, – честно признался я. Изя попытался долить стакан, обнаружил в чайнике пустоту и печально вздохнул.
– Господа можно понять. Если много думать. Потому что Господь никому ничего не объясняет. Он просто посылает знаки, которые люди обычно называют чудесами. Разумеется, если видят. А должны на самом деле не только видеть, но и думать об этих знаках. Чем больше людей думает – тем ближе всё человечество к пониманию Господа.
Теперь вздохнул я.
– Изя, я, наверное, дурак. Но объясни мне, почему у тебя чудеса случаются на каждом шагу и очень вовремя, а я ни одного не замечаю? Потому что я безбожник? Меня ведь в советской школе учили, и в институте не закон божий был, а философия марксизма-ленинизма. Я теперь весь такой неправильный, что бог на меня рукой махнул?
– Глупости. Господь же сохранил твою куртку. Почему ты это чудо не замечаешь? Господь одаряет ими всех в равной мере, надо только видеть. Времена ярмарочных чудес давно прошли. Ищи чудо в привычном. В обыденном. Сейчас Господь не будет превращать воду в вино, устраивать мироточение икон или кормить толпу семью хлебами. Я тебе по секрету скажу, что и раньше этого на самом деле не было. Потому что иначе многие бы сразу уверовали.
– А что было на самом деле?
– Разное. Где-то просто совпадение, где-то шарлатанство. Выступила однажды на иконе капелька смолы сквозь краску или капнули случайно при заправке лампады, а потом предприимчивые дельцы принялись дырочки сверлить и масло сквозь них капать. А про семь хлебов… Это ведь Матфей всё записывал, а он записывал только то, что считал важным. И так, чтобы было понятно многим людям без разъяснений. Матфей был поэт. И семь хлебов – это поэтический образ. Ёмкий, красивый, понятный многим. Но вот какое событие за ним на самом деле стоит, мы не знаем. И не узнаем, скорее всего, потому что культурный контекст утрачен навсегда. Остались эпические записи вроде пергамента Матфея, а все те тысячи мелочей, через которые только и можно этот эпос толковать, просеялись сквозь две тысячи лет. Как книжники, к примеру.
– Чего? – не понял я. – Книжные черви?
– Ну… можно и так сказать. Если бы ты читал записи Матфея, то обратил бы внимание, что там много резких высказываний против книжников.
– Против грамотных, что ли?