Зима над Доном южная глумится —
Льёт дождь постылый с раннего утра
Из пастей туч, нависших над станицей.
И степь утюжат лютые ветра.

Сегодня так же, как и в день вчерашний
Стою у летней рухнувшей печи.
Смотрю как топчут брошенную пашню
Несъеденные мокрые грачи.

Хоть голова от ветра в плечи вжалась,
Но он нашёл «дырявые» места,
Что есть на мне, — у всех я б вызвал жалость.
Но вот уж год как улица пуста.

По Дону вихрем мчатся тиф и голод.
А мне досталось, в общем-то, вдвойне —
Пропал отец – он был ещё так молод —
В – какой по счёту? – проклятой войне.

Вдали едва заметная дорога
Вдоль поймы серой, пенистой реки.
Курень казачий в землю врос убого
Без трудовой, мозолистой руки.

В душе моей и муторно и зябко —
Я — сирота недолгой жизни треть.
И не дала мне лишь соседка-бабка
Голодной смертью в зиму умереть.

Как одиноко мне и голод нудит.
Вокруг – лишь я, да треснувший курень.
Внушает лишь, что, может, лучше будет
Набухшей почкой чахлая сирень.

Из-за пригорка и замшелых вишен,
Что вдоль дороги ткут нестройный ряд,
По хлипкой грязи топот конский слышен,
И седоки о чём-то говорят.

Считать не мог, но едут, вроде, трое —
Ведь мне пошёл всего годок шестой.
Вдруг отделился и рванул из строя
Казак один, — быть может на постой.

Вдруг слышу крик сквозь стену ветра воя —
Мне испугаться, вроде, надо бы —
«Я – батька твой, я здесь, сынок, живой я!»
И грязный конь взметнулся на дыбы…

Истлел башлык, в истёртых ножнах шашка —
Видать в атаку часто с ней ходил.
И конь хрипит натружено и тяжко,
Вгрызаясь в медь покромсанных удил.

Притухший взгляд, и чуб заметно реже,
Но всё ж — узнать бывалого орла.
«Пошто один, сынок, а мамка где же?»
«А мамка, бать, от тифа померла…»

И не осталось в миг осанки гордой —
Он, сразу сгорбясь, тихо сполз с коня —
И тот как в горе – в спину тычет мордой —
И, зарыдав, к себе прижал меня…

В печи дрова искрили и дымились,
Согрев курень и сырость подсушив.
Казаки тут же, наспех, и обмылись —
Ведь каждый очень грязен был и вшив.

А батька молча пил и горько плакал,
По мамке тихо воя от тоски.
Как будто душу жизнь надела на кол,
Порвала горем сердце на куски.

«За что ж её-то, мамку, смерть скосила?
За что решила нашу жизнь сломать?»
И рядом бабка тонко голосила —
Она, как помню, – тоже чья-то мать.

А в ночь внезапно вызвездило небо,
И в Дон вонзился острый серп луны.
Как не хотелось больше видеть мне бы
Над миром туч промозглых валуны!

Но в утро снова небо всё поблекло.
И вновь отец – в том нет его вины —
Ушёл во всё сжирающее пекло
Какой по счёту проклятой войны.

*

Ох, сколько лет уж сон мне этот снится…
Одно и то же — видно неспроста!
И казаки откуда, и станица?
И из какого времени пласта?

Откуда эти частые виденья?
И сон ли это – вот ведь в чём вопрос!
И в нетерпеньи буду ждать весь день я,
Что б вновь душа в ночной пустилась кросс!

Поверьте — это правда сон!