Однако кое-что хорошее всё-таки было: призраком я мог незаметно для остальных наблюдать, что творилось в моё отсутствие. С того дня, когда я погиб, прошло по меньшей мере два дня, а никто и не думал спускаться вниз по тому оврагу, что привёл меня к кончине. Конечно, меня это обеспокоило, и я направился к себе домой, дабы узнать, как там поживают мои слуги.
Дом стоял пустой, осиротелый и грустный, будто бы большой красивый птенец, покрытый пухом, но уже должный вылететь в свет и стать совсем взрослым… Но, как это часто бывает, без родительского толчка дитё чувствует только растерянность. Эта белая усадебка тоже была какая-то растерянная, и её сердце – слуги — непрестанно и беспомощно билось, не в силах понять, куда запропастился владелец. Полноватая тётушка-повариха, две мои востроносые служанки и даже кучер – все носились в бессмысленной панике. Поначалу меня обрадовало такое смятение на их лицах — значит, они любили и уважали меня всё это время! Каково же им будет узнать, что меня уже нет на этом свете? О, как я расчувствовался тогда!.. Расчувствовался до того, что каждого из них захотелось мне погладить по голове и поприговаривать какое-нибудь тихое, почти материнское утешение.
Однако не сразу я понял, в чём был подвох. Четверо прохвостов носились за другой надобностью. Они не просто так открывали шкафы, заглядывали под ковры и в карманы моих пиджаков… не меня же они искали там. Конечно, им нужны были деньги! Деньги, которые я случайно обронил, деньги, которые мог я забыть в пиджаке, деньги, которые мог я запрятать в какую-нибудь неимоверную дыру на чёрный день! Они метались и искали, не зная ещё, что меня нет в живых, чуя, что приди я сейчас сюда и застань их за этим гнусным занятием, им бы пришлось плохо.
Негодяи! Я мог бы напугать их до смерти своим призрачным обличьем, только лично мне от этого теперь не было никакой выгоды. К тому же, по-видимому, никто в этом доме никогда и не подозревал, что заначек я не держу. Всё моё состояние находилось отнюдь не здесь, а в специально отведённых заведениях, куда моим слугам дорога была закрыта.
Теперь я жаждал увидеть лица своих никчёмных слуг в тот момент, когда, наконец, станет известно, что меня не стало.
Часов в двенадцать пополудни к воющему, скрежещущему чужой жадностью дому подошёл некто в тёмном фраке. После короткого стука в дверь в доме что-то торопливо зашелестело, заворошилось, перемешалось, и только потом из-за двери выглянуло натянуто улыбающееся лицо кучера. Однако как только на крыльцо вышли все обитатели моей усадьбы, состоялся тихий разговор, после которого все напряжённые напускной весёлостию лица медленно начали меняться. Четверо моих негодяев стояли на пороге и явно выслушивали что-то прискорбное – очевидно, пришло известие о моей смерти. Но вот уже ушёл некий господин, вот уже скрылся его фрак за поворотом, и слуги, ошарашенные, оставленные без единственного кормильца, зарыдали. Зарыдала в фартук толстая повариха, захныкали две служанки, а кучер лишь опустил голову, как и положено мужчине в такие минуты. Впрочем, если и было мне жаль эту шайку прохвостов, то жалость эту заглушало моё злорадство: убедитесь, смертные – Бог есть!
После этого пренеприятного инцидента я решил в кои-то веки наведаться на бал. Ведь не всякому человеку выпадает такая возможность – побывать на балу призраком! Впрочем, мне не столько хотелось понаслаждаться собственной неуязвимостью, сколько услышать о себе хоть одно доброе слово.