Диктант в школе.
«Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…».
— Марьиванна, вы говорили, Бога нет!
— Сыра тоже нет. Что теперь, диктант не писать?
(Анекдот девяностых)
Стоп! Папина карточка дала сбой, приток денег прекращен. Двое взрослых человек, лялька в пузе и кошка остались на месяц без еды.
У меня пятый месяц. Вася бросил работу два месяца назад и никак не может найти новую. Моя работа едва покрывает расходы на коммуналку, проезд и жратву для нас всех. Ребенок во мне нуждается в витаминах и нормальном питании, не говоря о кошаке. Ситуация кажется безысходной.
Пока езжу в метро на оставшийся проездной, я читаю в электронной читалке книгу американского предпринимателя Роберта Кийосаки. И понимаю, что большая часть моей жизни потрачена пустую. Получив пять бумаг об образовании, в настоящий момент я получаю шестую, и затем, вероятно, окончательно завяжу с учебой. Потому что это бессмысленно.
Исходя из экономической концепции Кийосаки, образование не делает человека успешным и богатым. Жизненный опыт и наблюдательность – вот что действительно важно. Этому не учат в школе и не объясняют в институтах. Более того, из нас готовят послушных баранов, готовых никогда не оспаривать впереди идущего на убой вожака. Мы неплохо образованы, но не умеем извлекать из этого выгоду; мы многое можем, но это не идет нам на пользу. Мы неглупые и активные по жизни люди, но к старости обречены на нищенскую пенсию, и смотаться за рубеж у нас в стране по-прежнему роскошь. И, хотя я не люблю ныть, мне тоже противно существовать в «крысиных гонках», по Кийосаки. Словом, автор доказал мне абсурдность моего существования в большей части жизни.
Я в отчаянии сую карточку в зловещую прорезь банкомата, но монитор упрямо выдает «невозможность проведения операции». Конечно, отец может прислать деньги по почте, но я чувствую, нам все равно не хватит. Противно жить с ощущением материальной нужды, потому что я понимаю, деньги – эквивалент труда, не более. А по Кийосаки, деньги многое значат — потому он и богат, не то что мы.
Впрочем, нытье не помогает, а отчаяние по Библии – худший грех. От безысходности сходят с ума, кончают жизнь самоубийством и мучаются депрессией. Я напоминаю лягушку, сложившую лапки домиком и готовую утонуть в пресловутой банке с молоком, из которого другая предприимчивая жаба сбила бы сметану, а затем масло. Мне надоело шевелить лапками. Играя в заснувшую царевну, я в полусне еду домой на метро.
Когда открываю дверь, Васька все еще долбится в компьютерные игры, затем допоздна висит в интернете, делая перепост бессмысленных сайтов. Это ли не экзистенциальный кризис человека двадцать первого столетия?! Мы запускаем космические корабли, делаем детей в пробирках и продаем товары, оплачивая их электронными деньгами, которые не держали в руках –при этом цена нашей активности — количество посещенных за день сайтов. Впрочем, нет — Вася раскручивает свой сайт электронного магазина профессиональных дизайнерских услуг. У него уже пять сотен посетителей!
Но сегодня меня ничто не радует, и я, плюхаясь в подранное кошкой кресло, повествую об экономической теории Кийосаки. Вася молча слушает, долбясь в сети. Его резюме не отличается от возможных реплик моих предков:
— В Россию бы этого ср***ного Кийосаки!
Васю тревожит мое состояние. До этого японца с американскими мозгами мое мировоззрение отличалось сравнительной устойчивостью, но вообще я находка для психолога. Я относительно ровно иду по жизни, но периодически проваливаюсь в воздушные ямы, из которых с трудом вылезаю. И каждый раз я удивляюсь этим падениям и наивно жду, что они закончатся. Когда оказываюсь на вершине, я (я же говорила!) смотрю на не верящих в меня людей с чувством превосходства, но вновь падаю в образовавшуюся яму. Может быть, это паранойя?
Мы стадные существа. Я резво бегу сама по себе невдалеке от стада и тихонько блею о своей независимости. Но в кризисные периоды я без зазрения совести прижимаюсь к первой же овце, позволившей уткнуться в ее теплую шкуру. Полагаю, эта овца сильнее меня, и я на нее первую же посмотрю с превосходством, когда окажусь на вершине. Это все некрасиво, я знаю.
Я повествую Василию о способах обогащения по методам известного экономиста. Мой парень не выдерживает, когда я перечисляю возможные источники заработка в предстоящем декретном отпуске – шитье прихваток на дому, работа диспетчером на телефоне, авторская стрижка, домашний детский сад для детей работающих родителей, производство мыла и свечек ручной работы, продажа моих книг. Окончательно он взрывается хохотом на пункте «разведение улиток-ахатинов». Я оскорблено удаляюсь в ванную, где отсутствует душевая кабина – соседи снесли ее, пока ремонтируют пол.
Кийосаки перекочевывает в электронном виде в компьютер Васи, который изучает неделю его труды. Васино мировоззрение остается незыблемым после прочтения. «Кийосаки имеет… другие ценности», с видом знатока говорит он, откусывая слегка пережаренный мною слоеный пирог. «Что ты имеешь в виду?», недоумеваю я.
Тогда Вася рассказывает мне свою теорию. Для успешной деятельности его интернет-магазина ему необходимо *, ** и ***. Но это не сделает его счастливым, добавляет он. А что сделает, задаюсь я вопросом. Тогда вместо ответа он молча обнимает меня и долго курит свои противные терпкие сигареты. Я разделяю его концепцию, но меня удручает наше финансовое состояние. У нас, например, нет пока вкладов в графу «актив», и вряд ли будут в ближайшее время. Как быть, если я уже знаю эту теорию и смотрю на жизнь теперь иначе, чем раньше?
Мои родители серьезно полагали, что государство позаботится о них в будущем. Они верили, что образование и труд будут вознаграждены. Теперь мама демонстративно покупает на свои пенсионные корм собаке и коту, и иногда спонсирует старенькую соседку-инвалида. Отец работает и планирует продолжать на пенсии, ибо последней будет не хватать. Папа исполнил детскую мечту и купил детали для ручного телескопа; еще он покупает бензин для любимой машины — моей ровесницы — и иногда балует себя краковской колбасой. Папа живет в двухстах километрах от гор, но никогда их не видел.
Судя по друзьям и приятелям, мы все живем примерно под одним одеялом. У одного налажен быт, но нет семьи; у другого семья при недостатке денег; у третьего все хорошо – залюбуешься, но здоровье подкачало. По-настоящему хорошо лишь кролику Роджеру на картинках. Ау, ребятки, вы где — кому натянуть одеялко на нос или укрыть ноги?
Придя вечером с работы, я привычно иду на кухню. Все валится из рук: в кастрюле пригорает рис, сковорода шипит и брызгается маслом, вилка безнадежно застревает в сырной массе. В заключение я разбиваю любимую Васину тарелку из голубого стекла. Тарелка картинно падает под дверь и рассыпается множеством мелких осколков. Я смотрю на них и думаю: «Это конец! Все так плохо, что хуже быть не может». Вася смотрит на мое испуганное лицо и улыбается. Ночью, когда обнимаю моего любимого, он засыпает, зажав мою сонную руку под мышкой. А я думаю, что приготовить назавтра.
На следующий день Вася встречает меня радостным:
— Они согласились со мной сотрудничать! Уже оформили заказ – пока тебя не было. Прикинь!
Я послушно лезу на страницу его интернет-магазина и одобряю сделку, она действительно выгодна. Затем по инерции открываю свою почту и читаю письмо-приглашение в Москву как победителя конкурса малой прозы.
Принято. Оценка эксперта: 28 баллов.
