Но не обошлось и без минусов. Для меня во всяком случае. Возможно, это касается исключительно моего прочтения Вампилова. Поэтому я ни в коем случаю не хочу выдавать свое мнение за истину в последней инстанции. Но мне кажется, в спектакле слегка потерялись и смешались смыслы. Ведь что такое Вампилов. Это в первую очередь философ. Он ставит вопросы, но ответов не дает. Он модернизирует древнюю технику нравоучительной беседы через рассказывание собеседнику разнообразных притч на подходящую тему. Вот, мол, набор притч, сам решай, что тебе милей, дорогой товарищ зритель. При этом сам драматург довольно тщательно пытается скрывать свое авторское отношение к происходящему. И это ему почти удается.
Впрочем, пора напомнить читателю, в чем же собственно суть этих притч. Начинаем. Речь собственно идет о жертвах и целях этих жертв. Первая, и главная из притч (они оформлены в пьесе как самостоятельные сюжетные линии) о пожертвовании любовью во имя дружбы. Фабула проста. В разгар студенческой свадьбы, изрядно перебрав, лучший друг жениха Букина, Гомыра начинает изрекать пафосные слова, которые очень оскорбляют невесту Машу. Вплоть до того, что она ставит ультиматум: пусть уйдет или уйду я. Но для жениха сомнений нет: он мой друг и он остается. Тогда уходит невеста. Она тоже жертвует любовью. Ради возможности оставаться полномасштабной личностью. А не игрушкой мужчины. Пока на этом остановимся.
Но становится видно, что постановщику много милей вторая главная притча, ради которой он, собственно, пьесу и ставит. Тут фабула вполне себе банальна. Дипломник того же вуза, Колесов, встречает случайно девушку Таню, с которой готов связать свою жизнь долгими семейными узами. Но вот беда – она оказывается дочерью ректора. А сам он мало того что случайно в темноте оскорбил ректора действием, но и загремел на 15 суток по другому поводу. Итог — исключение из института, причем папа — ректор неумолим. Он вовсе не хочет дочери такого мужа и надеется, что после всего она охладеет к «проходимцу». Но надежды не оправдываются. И ректор предлагает сделку: восстановление в институте в обмен на свою дочь, которую Колесов должен прогнать от себя. Вот тут вновь случается пожертвование любовью. На этот раз — ради благополучного завершения института человеком, который – особо подчеркнем — считает уже себя ученым.
В финале пьесы папе ректору приходится надбавить – предложить «ученому» место в аспирантуре. Колесов сжигает за собой мосты: он рассказывает о сделке пришедшей на выпускной вечер дипломников Тане. В итоге та потеряна для него. Нет, она не то чтобы разлюбила или посчитала его таким уж негодяем. Она не хочет быть далее предметом торгов, и не уверена, что без этого обойдется. Вот причина, по которой она жертвует своей любовью. Потому что сама любовь не прошла и простить Колесова Таня готова. Но быть объектом его продаж – нет.
А теперь вернемся к первой притче. Заканчивается она тем, что Гомыра – абсолютно трезвый – подходит к Маше и вызывает ее на разговор с глазу на глаз. Это у Вампилова. О чем они говорят – никто не знает, разговор проходит за кулисами. Но можно предположить, что гордый женоненавистник Гомыра в этот раз серьезно пожертвовал своими принципами (это, опять же, параллель со второй притчей, где принципами вместе с любовью пожертвовал и Колесов, позволив себя купить). И вот этот момент очень важен для понимания общего сюжета, общей идеи пьесы. Две притчи, две сюжетных линии. Причем в одной мораль более менее понятна: если дружба настоящая, то она стоит жертвы. Хотя весь ход событий в изложении драматурга отнюдь не вселяет в нас уверенность, что даже медовый месяц у молодых пройдет гладко. Не говоря о дальнейшей семейной жизни.
“Прощайиюнь” — так и пишется? Это ж не коммент… 🙂
Именно это меня и насторожило, как я имел честь докладывать в начале рецензии.
Что, собственно, можно тут сказать? Вы эту пьесу видели именно там, где видели, а я, допустим, в зале не сидел — я, увы, не могу ни согласиться с Вами, ни опровергнуть Вас. Это похоже на статью о научных исследованиях в адронном коллайдере — как знать, может, эта статья гениальная, и открытие там какое-то сделано фундаментальное. Понять это может только специалист. Я же, увы, специалист в другой области, нежели театральные рецензии. Поэтому ничего не могу сказать о художественной ценности написанного Вами произведения. Да и, честно признаюсь, А. Вампилова ну дух не переношу, более нудного и надуманного драматурга сложно себе представить. Мое субъективное мнение, разумеется.
Вот видите. Сказать в сущности нечего, а на 700 знаков сказали. Значит моя рецензия все равно явилась стимулом. Думаю, вам теперь захочется вчитаться в Вампилова. Почему-то мне кажется, что вы судите его по художественным фильмам, а театральная драматургия для киносценариев совершенно непригодный материал. Даже по вроде бы абсолютно «переживальному» и «станиславовскому» Чехову не знаю удачных фильмов. Ну это все равно, что переделывать трамвай под безрельсовый маршрут троллейбуса.
А вот когда вы читаете пьесу, вы читаете гораздо быстрей, чем жующие свои монологи актеры кино. Да еще не отвлекаетесь на видеоряд, призванный разбавить и так до предела жидкое пойло.
А мое собственное произведение художественной ценности иметь вовсе не запрограммировано. Это газетная театральная рецензия. Есть такой газетный жанр. Рецензии для толстых театральных журналов пишутся иначе, но тоже не представляют художественной ценности. Все они преходящи.
Но я его действительно сужу по художественным фильмам, а это удовольствие ниже среднего, хоть, как пишут, фильм поставлен «по мотивам» — на деле же попытка переноса театральной сцены в киностудию. Тогда бы уж чего проще — прийти в театр, где идет спектакль, снять его и показать по ТВ, например, или даже в кинотеатре можно (раньше, кстати, так часто и делали, я про ТВ), а так получается совершенно самостоятельное произведение, совсем мало общего имеющее и с авторской задумкой, и с авторской идеей.
Не в том дело, что мало общего с задумкой, а в том , что средства и инструменты у кино совершенно иные. Вот и получается порой, словно кушаешь жидкую манную кашу вилкой, или набираешь консоме в тарелку шумовкой. Мне известна лишь одна попытка создать кино театральными средствами — это «Интервенция» Г. Полоки по пьесе Л. Славина. Получилось интересно — для одного раза. Пять подобных фильмов я смотреть бы не стал. Но и этот фильм пролежал 20 лет закинутый на полку, правда, не по художественым, а по идеологическим соображениям. Типа нефих хаханьки над святым устраивать.Но это уже совсем другая песня. Кстати, до этого Полока использовал театральные средства и инструменты в Республике Шкид, и, пожалуй, только это и спасло экранизацию.
«Не в том дело, что мало общего с задумкой…»
Но и в этом тоже! Потому что сравнивают всегда книгу и фильм по ней, пьесу и фильм по ней, чего, казалось бы, делать не следует — это совершенно разные вещи. При этом я не знаю ни одного случая, чтобы фильм был лучше книги: приведенный Вами пример из «Республики Шкид» как раз показывает, что требуются экстраординарные приемы и средства, чтобы «спасти» экранизацию.
Я знаю случай когда фильм не хуже книги и не лучше — Война и Мир. Была тягомотина, ею и осталась 🙂 А если всерьез: дело ведь в том, что повесть более объемна чем фмльм. Вот есть достаточно удачный. фильмы «Сережа» по Вере Пановой. Но вот в чем фокус: ПОЛНОМЕТРАЖНАЯ лента отснята всего лишь ПО РАССКАЗУ. Вот это и есть соотношение объемов. Помнится, Свердловская киностудия взялась снимать четырехсерийный фильм «Угрюм-река» И знаете сперва довольно добротно придерживались текста Шишкова. Но для этого три серии сняли по трем частям романа, причем третью часть уже начали сильно поджимать. А в четвертую — последнюю -серию пришлось вбить сразу 6 оставшихся частей. Нк и понятно, что как бы к голове льва пришили тело драной кошки. Вот такое кино и вышло.
Причем дело не только в количественном, но и в качественном объеме. Если у автора описания природы занимают пол-книги, например, да не просто описания, а с применением художественных средств, как это отобразить в кино? Как показать внутренний мир героя, который копается сам в себе и наружу ничего не выплескивает? И т. д. И если литературе свойствен универсализм, т. е. написать можно все и обо всем, то кино в первую очередь — творчество действия, движения, цепь быстро меняющихся событий. Оттого-то отлично смотрятся погони, взрывы, батальные сцены, что-то еще динамичное. А в остальном часто происходит непонятки. Вот все экранизации «Тихого Дона». Когда казаки рубят врагов в капусту, когда расстреливают, на конях скачут — это смотрится. Как только речь начинает заходить о их повседневных отношениях между собой, начинается тягомотина. У Шолохова-то это живые люди, с полным набором личностных качеств, по-разному проявляющихся в разных ситуациях. А с экрана на нас глядят деревянные ряженные казаки, схемы, а не люди, когда после 128-го «кубыть» и «ажник» жить уже не охота…)))) И чем Мелихов лучше Кошевого, не только не хочется знать, но и вообще не интересно, чем все это кончится. А кончается, как и положено, ничем — но у Шолохова определенный конкретный подтекст, а тут — разочарование: хоть бы убили кого в конце, ну ей-богу, скучища же!
Дело еще в подходах. Кино — чисто по Станиславскому А ведь Вампилов писал в основном для театра показа. Оттого даже великий Леонов в кино «старший сын» кажется ничтожным