Так, в приведенном афоризме Тубольцева угадывается игра синонимов: тропинка и дорога. Параллельно вспоминается русская идиома «путь-дорога» с её явным ритмическим потенциалом. Поэтому и всё двустишие автор весело отчеканивает. Это, с позволения сказать, ритмическое веселье смыслоразличительно. Автор склонен сдобрить подразумеваемую мораль («Кто ищет, тот всегда найдёт») весёлой остротой парадокса. Он заключается в том, что жизненный тупик может быть по-своему плодотворным как объект преодоления.
Художественная интуиция побуждает Тубольцева не ограничиваться моралью, но находчиво пошутить-поиграть с читателем. В точном смысле слова ритм афоризма у Юрия Тубольцева образуют смыслы, а не слова как таковые.
По-своему закономерно, однако, то, что Тубольцев ищет хлёсткому и задорному смыслу вербальный ритмический эквивалент. Ведь где смысл, там и слово…
И более того, свои афоризмы Юрий Тубольцев порой склонен обыгрывать в стихах, т.е. подбирать смыслу как таковому словесный эквивалент. В стихотворении «Все дороги сходятся» поэт пишет:

Все дороги сходятся,
А потом расходятся,
Чтобы вновь сойтись…

Здесь поэт приятно обманывает читательское ожидание (обмануть, оказывается, можно и приятно!): расставание оборачивается встречей.
Творческая неожиданность (а не игра смыслов, присущая афоризму) присутствует и в концовке произведения:

Но куда бы ты ни шёл,
Стремиться надо ввысь…

Если в процитированном афоризме Тубольцева присутствует игра смыслов, то из его стихов горячо изливается сила слова как таковая. Из условной авторской модели путей-дорог логически не следует, что стремиться надо ввысь. Но вот это отсутствие логической (или утилитарной) мотивации взлёта и составляет творческую неожиданность лирического финала. Он не из чего не вытекает, он сам по себе — и это прекрасно! Любопытно, что отсутствие логически обязательной связи между дорогой и стремлением ввысь выражается у Тубольцева в ядре, в нутре слова: причудливые корневые чередования в словоформах сойтись и шёл подкрепляют внешнее несовпадение и внутреннее соответствие дороги и полёта. Это соответствие при несовпадении явлено Тубольцевым просто, без зауми, в естественной житейской среде.
Напрашивается параллель в виде своего рода исторического анекдота. Однажды совершенно пьяный художник Анатолий Зверев сочинил поэму, которая состояла из бесконечного повторения слов: я пришёл-я ушёл. Иногда этот слоган варьировался: я ушёл — я пришёл; иногда он доходил до неистовства: я ушёл, я ушёл, я ушёл. Автор не читал этой поэмы Зверева в печати, а слышал её от знакомых художника (т.е. прямых свидетелей описанного).
Однако невозможность предъявить печатную версию стихов Зверева (некоторые его стихи всё же опубликованы) в своём роде творчески симптоматична. Факт поведения художника становится самодостаточным проявлением поэзии и потому не нуждается в печатном оформлении.
Выше уже говорилось о том, что человечество постепенно уходит от станка Гутенберга к иным формам распространения текста, хотя и Гутенберг по-прежнему силён. В противовес ему анекдот со Зверевым показывает, как в стихи иногда вплетается поэтика поведения.
Она отнюдь не чужда и нашему современнику — Юрию Тубольцеву. И она заявляет о себе исподволь. Воссоздавая пути, которые плетутся, поэт принципиально избегает натуралистических деталей — например, бугорков на дорогах. Вот этот минимализм словесных средств и практически полное отсутствие описательных приёмов как бы переносит нас с абстрактной плоскости белого листа в некую ситуацию «здесь и сейчас». Она тяготеет к трехмерному пространству.