Весной болею: ах,какой сюрприз.
Сосульку вдруг не удержал карниз.
И вот она по темечку мне: н-на!
Лежу в больнице.. Оттепель. Весна.

Матери моих сыновей
посвящается.

Когда, закрыв глаза, я вижу пред собой
Тебя в сорочке лёгкой голубой
И гибкий стан твой нежно обнимаю,
Я поцелуем жаркое дыханье прерываю.
Ловлю горячих уст движения немые,
Двух милых белых лилий колебания живые,
И робкий взгляд очей, скрывающих желанья,
Неутолимый жар и нежные лобзанья.
Нет сил молчать, сказать хочу:
«Мой Ангел, как я Вас люблю!»
Любуясь красотой невиданных бровей,
Я нежно припадаю к голове твоей.
Волшебный аромат волос густых
Сведёт с ума даже святых.
И, опьянев от запаха любви,
Целую брови, волосы, глаза твои
А созданный из ярких жарких уст цветок,
Я трепетно целую, каждый лепесток.
И сердце буйное ломает грудь мою:
«Мой Ангел, как я Вас люблю!»
Чуть отрываясь от горящего цветка,
Любуюсь снова прелестью лица,
Ловлю улыбки милой нежный жар
И блеск лукавых ямок, божий дар.
Чтобы сдержать в сердце крики души,
Жадно целую ладони твои.
Как туман разгоняют утром солнца лучи,
Лёгкий шёлк голубой убираю с груди.
Бархат кожи и вид двух рубинов-камней
На букете из лилий вскружил голову мне.
И как в пустыне к воде стремятся в жару,
Припадаю губами, словно путник к ручью.
Восторга слышу стон я твой
И поднимаю край сорочки голубой…
Нет сил молчать, сказать хочу:
«Мой Ангел, как я Вас люблю!»
1982 г.

Роскошной Грузии долины
ковром раскинулись вдали,
Но вместе не были здесь мы.
И не меня ждут у моря
нагретая галька,
город Сухуми
и С — ва Галка.

Кто перенес по жизни много горя,
тому уж не поможет водки море.

И можешь синей бороду носить
но жен своих уже не воскресить.

Так каждый раз — как осень на дворе,
тоскует призрак в замке Жиль де Ре.

Нет повести печальнее нигде
истории о Синей бороде.

Женщина Моей Мечты, моя «Нечаянная радость»!
Я посвятил тебе стихи, прими же их, как благодарность,
За то. что приняла меня и жили мы в твоей семье,
За то, что «мужем» назвала и кольцо носишь на руке.
Все строки о том, когда мы были вдвоём,
И пусть их дополнит наш фотоальбом.
Про наши прогулки в деревне по Бабино,
Когда рвали черёмуху у берега Равани.
Остров Венеры в Гатчинском парке,
Как вместе купались потом в белой ванне,
О том, как мы время не замечая,
Своим поцелуям давали названия.
Но двум сердцам одиноким за радость сближения
Испытание готовит злодейка-судьба.
Как после пира наступает похмелье –
Стали мы разведённые половинки моста.
Семь долгих лет судьба отмерила нам
И раскидала по разным материкам.
Ещё сохраним в нашем фотоальбоме,
Как под звуки «Enigma» и аромат благовоний,
Мы на белье «в волнах резвятся дельфины»,
Улетали с тобой от реальностей жизни.
Про экзотический ужин в стенах Синагоги,
Звуки органа в старинном Костёле,
Подарок-кольцо хранящий блеск куполов
И цвет осенних Валаамских островов,
Про нежные ласки, прогулки, цветы,
Баню, кино, духи «Givenchy»
Океанариум, цирк. оранжерею,
Петергоф, Летний сад, галерею…
И пусть ещё одна фраза будет в этих стихах:
«Охранник в чёрной робе, до встречи в Ушаках!»

Девчонка с волосами цвета солнечного света,
Храню твой чудный образ дольше четверти века!
Унесла Река Времени многих из памяти в Море с названьем Забыто,
Ты не в памяти, в сердце, и от вод той реки ты укрыта.
Я сейчас свою тайну раскрою тебе:
Вспомни поезд на Север, едут двое в купе…
Поезд пульсом стучит, не даёт позабыть
Очаровательных лилий чудесный магнит,
Мёд поцелуев клубничных ласковых губ,
Бархат кожи твоей, теплоту нежных рук…
Рождена для любви: говорит твоё имя,
Вошла в сердце девчонкой, а стала – Богиней!

Нам дала испытание злодейка-судьба,
Разлучив словно две половинки моста.
В четверть века длины нам отмерила срок,
И закружила нас жизнь, словно бурный поток.
Из жизненной чаши мы испили сполна:
Соль на щеках, при потере отца,
Сладкий свадебный пир, а как похмелье – развод
Измена нам близких в душе оставила лёд.
Как часто тревожно на сердце за сына,
И канула в вечность проблема с квартирой…

Что-то мой стих получился не складным…
Ой, не сказал же о самом-то главном!
И потому, слов прощанья не будет в конце,
Встретимся ночью – ко мне придёшь ты во сне.

Обниму тебя нежнее, чем Зефир,
увлеку тебя вернее, чем Морфей.
Ты же видишь — скинул я уже мундир.
Ну иди в мои объятия скорей.

Брось посуду — пусть до завтра подождет —
не упал бы нож — не время тут гостям
Не перестилай постель — и так сойдет.
все равно ведь изомнем мы все к чертям.

Я держу тебя, желанная моя,
как хрустальный хрупкий бережный сосуд.
Никого на свете, в мире — ты да я.
Только чувства, что по небу нас несут.

Только чувства, ласка, нежность, тихий сон.
И в глазах прекрасных лучики тепла.
Врать тебе сейчас не буду, что влюблен.
Но желанна ты и диво как мила.

Но прекрасна ты — сегодня ты моя.
И волна твоих волос меня пьянит.
Осторожно погружаюсь в бездны я.
Разметалась ты, совсем забыв про стыд.

Ты да я — ведь нам стыдиться ни к чему.
Мы с тобою — это целое одно.
Тишина давно царит во всем дому.
И часы уже не тикают давно.

Время вмах остановилось — чудеса.
Видно нас с тобой не хочет разлучать.
И тревожная кукушка при часах
вдруг застыла, чтобы нас не огорчать.

Как прекрасен тихий стон волшебных губ.
словно пение ночного соловья.
Извини же — может я немного груб.
Подо мною бьется женщина моя.

Шепчут губы нежно: милый, ну еще.
И дыханье с хрипотцою в ухо мне.
Вот касаюсь я груди твоей плечом
И лечу я, и плыву я как во сне.

Сон придет, наступит утро невзначай,
и разбудит лучик солнца из окна.
На дорогу ты нальешь мне крепкий чай
И отпустишь, чтоб остаться вновь одна.

И обнимешь…И отпустишь — мне пора.
И не будешь плакать — правда ведь? Прости
Ведь сегодня не заснешь ты до утра.
Провожая меня мыслями в пути.

Коли врач пропишет «в морг»,-
не противничай.
Что глазами морг да морг?
Не в коптильню, чай.

Там оставишь в холодке,
мысли-обручи.
Да и к Богу налегке,
аки облачко

Прошмыгнешь в сени ворот
легким лучиком.
Побренчит апостол Петр
звонким ключиком…

Но врачебному не рад
назначению?
и решил заняться. гад,
самолечением?

Лясы некогда точить
с тары-барами.
Что ж, придется в мо

Милая мелодия,
Лунный шелест вод.
Все сегодня вроде я
Знаю наперед.

Вот взметнется парус, и
Встану у руля.
Лишь в бессильной ярости
Съежится земля.

А у дальней пристани
Ждет меня давно
Та, из мира пристальных,
Безмятежных снов.

Ждет, любви невольница,
Не считая лет,
И с другим не водится,
Хоть меня все нет.

Крепче обнимаю
Яхту за штурвал
Ну, давай, родная,
Милая, давай.

Волны килем в крошево
Режу на бегу.
Ведь моя хорошая
Ждет на берегу.

И с ветрами балуясь,
Как в ночи звезда,
Мчит скорлупка шалая,
Рифы все отдав.

Ну, наддай, подруженька,
Чтоб бурун кипел,
Чтоб штурвал натруженный
Под рукою пел.

Чтоб неслась вселенная,
Душу веселя,
Чтоб от ветра пенного
Рвались лиселя.

Ведь за водной бездною,
Слезы затая,
Ждет меня любезная,
Милая моя.

Ждет меня красавица
Уж который год.
И совсем не старится,
Потому что ждет.

…Я, без ложной скромности,
Выпить не дурак.
Не боюсь условностей,
И собак и драк.

И на нож без ужаса
Выйду в час ночной.
Выдержу и стужу сам,
И смертельный зной.

Но, терзаем робостью,
Одного страшусь –
Вдруг дойти по глобусу
К милой не решусь.

Ведь не раз в тоске по ней
Взявшись за штурвал,
Я тонул в пучине дней
И не доплывал.

Вновь взбираясь на волну,
Оттого дрожу –
Как теперь в глаза взгляну,
Что же ей скажу?

Ах, хорошо. На столе первачок.
Рядом в навалку дары огорода:
Пара томатов, редиска, лучок.
Душу баюкает нежно природа

Кто-то ведь скажет: противная муть
Твой первачок. Он совсем не хенЕсси.
только какая ж глубинная суть
В этой белесой, чарующей взвеси.

В березовом лесу шумели шишки,
валясь с деревьев —
может быть с небес?
Наверно рядом расшалился слишком
какой-то непутевый мелкий бес.

На кедрах — глянь — завислы ананасы.
Вот вот созреет — и по голове.
А по траве как будто след карбаса.
И кто ж это гулял тут по траве?

Наверно леший топал под корягу,
сперва рассыпав яблок под сосной.
Ну я попал, ребята, в передрягу.
И отчего оно опять со мной?

А, наплевать. Не поведусь на козни.
Ведь сам с усам и соточка со мной.
И пусть вдогонку кто-то воет грозно.
Пошел я спать. В постельку. С головой

Гусары верят: звезды ближе летом.
И потому так нежно любят зиму.
Ведь в темноте любые пистолеты
намного чаще мечут пули мимо.

И жизнь опять становится блестящей,
хрустит с похмелья льдинка на зубах,
и щи жирней, и яблоки хрустящей
и водка холоднее в погребах

Вот я один в пустом вагоне.
Вхожу с волненьем, как в музей.
Вдали завистник жалко стонет,
Уже осталась на перроне
Пустая суета друзей.

И радуется каждый атом
Музейной этой тишине.
Никто здесь не покроет матом,
Никто не попрекнет развратом,
Никто не скорчит рожу мне.

Но чу! Внушительны и строги
На стенах назиданья в ряд.
«Мой друг, не будьте так убоги,
Без споров вытирайте ноги,
И помните, куренье – яд.»
И да – упреком молодцу:
«Торчком сиденье унитаза
Не оставляйте – то к лицу
Лишь неумелому юнцу»,
С яслей погрязшему в проказах.»

Стек пеленою с глаз туман…
Но стоп. Куда попал я, братцы?!
Хоть намекните — где стопкран?
Скажу вам честно, я не пьян –
Но как мне в этом разобраться?

Но нет ни окон, ни дверей,
Они исчезли в одночасье.
И ни к кому не достучаться….
…А поезд мчит: скорей, скорей.

Гляжу — дымит,
гляжу — горит.
Летит с небес метеорит

Да. жизнь испытывает пазлами,
сложней они день ото дня.
ну как узнать — кто ж там за пазухой,
держал тот камень на меня.

Ах не люблю я те дожди —
кому то может и приятно
вновь на посадку заходить
пятнадцать раз — безрезультатно.

Ну а потом дождливым днем
лететь в тоске и недовольстве
на запасной аэродром
куда-нибудь до Комсомольска.

Не мазохист я, извини.
Хоть не скулю перед невзгодой,
летать предпочитаю в дни
с сухою ясною погодой.

Что там танцуют? Румбу?
Что там играют? самбу.
Ах, переполнен дум я,
потанцевал и сам бы.
Но только плачет дама
у моего плеча.
Вновь зазвучала мамба,
румба и ча-ча-ча.

Будь я моложе на год,
я бы освободился,
и отстранился б нагло,
заново бы влюбился.
Только я стал добрее,
я изменился — вот.
Видишь — я стал мудрее
за этот самый год.

Только я стал спокойней,
Вот таковы дела.
Только я стал достойней:
милая, ну не плачь.
Если тебе так больно —
я успокою боль.
Я ж не танцую больше,
я ведь сижу с тобой.