Мечты не сбываются.
Все медицинские рекомендации мимо.
То лапы ломит, то хвост отваливается —
невыносимо.
Только шерстистость повысилась —
необъяснимо.
А ты опять не выслала снимок
с Канар где солнце как арбуз-переросток.
Тебе там наверно легко и просто.
И загорается без бикини.
Учтивый гарсон несет мараскино.
И горизонты так огненно-сини.
Невыносимо.
видеть тебя в безбрежных ночных кошмарах
чьей-нибудь прирученной шмарой
на золотом поводке девяносто шестой пробы
у разжиревшего нувориша-микроба…..

И эротично и практично,
и очень даже симпатично.
Друг другу скажем мы: прости,
И коль сражаться вновь придется,
ужель причины не найдется
в постели схватку провести.

Благословенна будь кровать
И примирит, и успокоит,
и будущее нам устроит —
и на невзгоды наплевать.

Добра желаешь — так гляди в глаза.
И улыбнись. Смотри на вещи проще.
Судьбы немилость — это, брат, не ЗАГС,
а если не найдешь контакта с тещей.

И не Голгофа. Алчет коль палач,
ему тогда как титрами припарки
твой смертный бред, твой покаянный плач.
Ему дай лучше на бутылку старки.

И сразу рай найдешь хоть в шалаше.
В руке закуска, под рукою кружка,
и так уж славно станет на душе,
что ты жива еще, моя старушка.

Топором затесана доска.
И подпоры стянуты в замок.
Склепан трон, должно быть, на века.
Но века на нем сидеть – тоска.
Я б во всяком случае не смог.

Мой друг, умерьте грозный бас —
ведь время уж склонилось к ночи.
Вот вы шумите на Парнас,
а я живу там? между прочим.

И вот, закрыв планшет, как раз,
я, как обычно, вдохновенно,
схожу на станции «Парнас»
ночного метрополитена.

Чтоб в хороводе фонарей,
вливаясь в уличные массы,
В толпе людей пройти скорей
в свою квартирку на Парнасе.

Здесь я точу свое стило,
усталый, наливаюсь силой.
Да, с адресом мне повезло.
Парнас. Санкт Петербург. Россия.

В лощине — тарелка весны,
надкусанный пряник луны.
перчинки полуночных звезд,
стакан недопитых берез.

В кармане — потертый пятак.
Не пустят в столовую так.
Вприглядку на все посмотрю,
и снова вернусь к январю.

Заблудился в собственных носках.
Их вокруг уже такая груда.
Снова собираюсь впопыхах —
потому я их стирать не буду.

Что носки — там Родина в окне.
Светит впереди любовь земная.
Но носки забили хату мне.
Где же дальше жить — уже не знаю.

Выйду напоследок на балкон.
Прочь сомненья всякие отрину.
Милая, я так в тебя влюблен.
И в твою стиральную машину.

Где-то в отдельной маленькой точке
Дальних окраин российских земель
Встретились как-то два одиночки:
Волк и собака (в смысле – кобель)

Было немало выпито вскоре,
Так что, довольны друг другом вполне,
Молча топили радость и горе
Пес вместе с волком в горьком вине.

Ну а потом, в ливнях лунного света,
Сидя на краешке русской земли,
Волк и собака выли дуэтом
Вместе — о том, чего спеть не смогли

Кому в то в нос большое кольцо,
кому — на грудь большую медаль.
Кому-то тортом прямо в лицо.
Кого-то мордой лица — в рояль.

И сколь живу — никак не пойму.
сквозь мира шум, сквозь событий гам:
кому за что, да и что кому,
уж если всем сестрАм по серьгам?

И март пройдет, отцветет июль,
и мысль всплывает в недобрый час:
кому тогда тридцать третий буль,
когда на черпак только двое нас?

Не лежи
во лжи
у межи
во ржи,
хоть заря в васильках алеет.
Перезреет
рожь,
перепреет
ложь.
Васильки в сундуке истлеют.

Все что было
суть,
стало просто
муть.
Неизбежное неизбежно.
Но поет
струна –
и зачем
она
так изыскана и небрежна.

Во-во. О плотском . Так всегда, увы.
Все разного хотят на самом деле.
Тем пол в сарае ночь сулит любви,
а этому — лишь половые щели.

И в этом, братцы, жизненный вопрос.
Тот хочет счастья, этот только денег.
Кому-то жизнь — букет из ярких роз,
ну а кому — колючий мокрый веник.

Здравницы льются
и без революций.
А после бьются
чайные блюдца,

морды, стаканы,
стулья, буфеты.
Сыты и пьяны
гуляют поэты.

Обезбутылен день с утра.
Обезстограмлен, раскурочен,
безалкогольем опорочен,
и со стыда сгореть пора.

А вдохновение вдалеке
прийти не хочет насухую.
и муза — чу — с другим воркует,
с бутылкой «Хеннеси» в руке.

А мне остался всякий хлам,
Нуда: рецензии агитки.
А строчки на живую нитку
Судьба сметает по углам …

Искренность есть то унижение которое мы больше всего ценим.

Жизнь сначала дает взаймы,
а потом лбом о землю — хрясь!
Соль моей грядущей зимы
упадет в осеннюю грязь.

Сон моих ушедших надежд
растечется в чужих речах.
И толпа записных невежд
ждет сенсаций с часа на час.

Может лучше мне онеметь.
Затаиться снежком в сугроб.
Исчезаю в своей зиме
средь еще не примятых троп.

Ухожу в свое далеко
не ревнуя и не скорбя.
Там наверно будет легко,
потому что там нет тебя.