Валится небо прямо на голову,
Вязнет в снегу душа.
Пальцами – прямо в доверчиво-голое.
Подлости полный ушат.
Стянется змейкой простое предательство,
что ж, видать – не судьба.
Но есть приятное обстоятельство:
я всё же любила тебя.

Изрядно битого Шакала
в лесу Гиена повстречала.
«Откуда, падальщик, плетёшься?»
Иди к ручью и ты наткнёшься
на место, где сейчас Тигрица,
забив Козла, мясцом живится».
— в ответ бедняга простонал.
«Уж верно, ты себе, Шакал,
мясца покушать оторвал?»
«Уж больно жертва маловата,
уже с душком и постновата.
Я это мясо не желаю.
Тебе ж, подруга, поясняю,
мне жаль, – он нехотя признался, –
об этом поздно догадался».
«Понятно кем, за что ты бит! –
ему Гиена говорит.–
А я пойду к Тигрице в гости,
чтобы погрызть хотя бы кости».

* * *
Неглупый быстро понимает,
когда силищей убеждают,
что с главным можно не расстаться,
успев уйти, ретироваться.
В пример, спросите у солдата,
когда бросается граната,
кто разве церемонится,
от взрыва не укроется?

Ах, да кони вы мои горячие,
Ой, да шёлковый платок!
Коль меня увидишь – то незрячим
сразу станешь, сокол-соколок.

От красы моей себя ты потеряешь,
опьянеешь, в страсти погоришь,
залюблю тебя до самой смерти рьяной!
Ой, рома, меня не покоришь.

Най-най-на-на-на-най,
Най-най-на-на-на-най, на-на-на-най,
Най-най-на-на-на-най,
Най-най-на-на-на-най, на-на-на-най!

Солнца дозу – внутривенно,
снегом закуси.
Пусть февраль куражится,
ему
скоро умирать.
Ширится весны ганрена.
Как не голоси,
новой жизни саженцам,
клянусь,
на него насрать.

Тамбовскую картошечку почисть, помой, порежь,
пожарь, добавь немножечко укропчика и съешь.

За трапезой душевной,
как мне, всем бульбашам
сей «яблок» каждодневно
для радости губам.

Петровская державная сея ядрёна вошь,
как я, на вид шершавая. Не нравлюсь, нехорош?

Обидели – картошкой
назвали. Сгоряча
сказал: дождётся точно
та харя кирпича!

Схвати реальность за горло,
тонкие пальцы сжав.
Твои слова — это олово,
раскалённости гордый пожар.

Ты — борьба, не берущая в плен,
ты — оскал, хрипота крика.
Неприрученная никем, —
как и все, — мечтаешь о принце.

Он тебя расколдует, и ты
не захочешь однажды сражаться,
и спокойное женское счастье
в твоём сердце будет царить.

Комом в горле тишина.
Безысходности упрямая тень.
В окна пристально смотрит привычная боль.

И считают шаги дотемна
еле слышимые в темноте
часы,
заведенные однажды тобой.

Для защиты маскировка –
способ, первая уловка.
Здесь сюжет, где первый
вывод был не верным.

* * *
Сохнет степь – жара напала.
Зелень вся почти завяла.
Только кактус от жары
красовался у горы,
где Ежи ушастые
по тропинке шастали.
Подползла к нему Ежиха
вместе с братом шепчет тихо:
«Ах, какой у нас сосед,
по-военному одет!
Как же я люблю солдат
и зелёненьких Ежат…»
Младший брат сестре в ответ.
«Ты права – защитный цвет!
На посту солдат стоит
в маскировке. Он молчит,
бдит, не спит отважный Ёжик,
правда, нет ни глаз, ни ножек!»
Стали нюхать – кто? Вопрос!
Результат – распухший нос.
В нём колючки от соседа
привлекательного цвета.
Больно им. Несчастные
Ёжики ушастые.

Внемли дождю, что город укутал мохеровым шёпотом.
Время устало замолкнет, — смахни его тихо с плеча.
Станет неважно твоё беспокойное «что потом», —
есть только вечное «здесь и сейчас».
Здесь и сейчас.

«Я – Пуля, пуля – дура,
жик-шпок, лечу из дула.
Куда? – Куда-нибудь:
в песок, а может, в грудь.
В окопчике стрелки
обучены – метки.
Противник – враг! Стрелок
нажал спускной крючок,
прицелясь, автоматом
посыпал пули градом.
Я – Пуля, пуля – дура,
жик-шпок, лечу из дула,
со мною смерть, свищу,
свой шанс не упущу.
В ответ к тебе, дружок,
сестра летит, жик-шпок…
Куда? – Куда-нибудь:
в песок, а может, в грудь.
Задачи равные у нас –
исход решает меткий глаз»

* * *
При чём, у меткого стрелка
оружие не наведет рука
куда неведомо. Всегда
имеет опытный ввиду:
куда придётся иногда
стрельнёт и палка раз году.