Эта весть, как кузнечный молот,
Бьет.
В городе голод.
Голод!
Се — проклятый, голодный год.
В этот хмурый сырой октябрь
Город так безобразно гол.
— Хлеба, хлеба, кусок хотя б! —
чей-то крик или стук шагов
режет изредка тишину.
Мы у смерти здесь все в плену.
Без коры — все деревья, пни,
ее люди, как лоси, гложут.
Люди жрут сапоги, ремни,
Что из кожи.
Людей жрут тоже.
Холод. Трупы на мостовой.
Кто-то стонет, еще живой.
Крик раздался вороний «карр» —
Ворон с кучи снесенных тел,
Хлопнув крыльями, улетел.
А на площади главной колокол
пел, качаясь, как я, от голода,
языком медным песнь вызванивал
в небо серое, Бога звал.
Я за стену держусь рукой,
И в глазах чернеет.
Мысли путаются,
текут вяло, медля…
Растворяется улица.
Здесь погост.
Камень черен, а небо бело…
Каждый встречный — затравленный пес.
Мать младенца грудного съела,
Что от голода умер.
Злость.
Наплевать мне на совесть, честь,
Лишь бы есть только, лишь бы есть!
***
Когда порой мне удавалось
Поесть того, что днем нашел,
На время проходила слабость,
Мне становилось хорошо.
Я забивался в угол темный,
хотел, измотанный, уснуть
и так подольше протянуть,
но сон мой, краткий, беспокойный
незваным гостем прерывал
Рассвет. В окно глядело солнце,
и значит, снова выживать,
опять вставать, опять бороться.
Мученья вновь переносить,
и мук чужих весь ужас видеть.
Во мне, оставшемся без сил,
была лишь сила ненавидеть.
Ты — тот предатель и подлец,
кто все устроил, кто виновен —
Министр, правитель иль чиновник —
Вам всем один, один конец.
Вы все ответите за это.
Молю лишь, смерти вопреки,
Чтоб не на том, на этом свете
И чтобы от моей руки.
Принято. Оценка эксперта: 23 балла.
Еще бы строчек двадцать в начале, впрочем это мое мнение…либо… Эта весть — заменить.
А я бы отрезал публицистику, которая в конце пришита. По-моему, лишнее. Приземляет.
Или подниматься до уровня Лермонтова тогда.