— Не подскажите, маршрутка до аэропорта?

— Да дорогой.

— Не подскажите где выходить?

— Да дорогой.

Он протиснулся и плюхнулся в жаркий продавленный дерматин заднего сиденья.

Юркий глаз водителя в салонном зеркале заднего вида – это раз;

и напряжённый сосок под тонким лимонным лифом девушки – это два;

и были теми двумя смыслами промеж которых металось его сознание — это три;

без всякой его на то воли или желания – четыре.

«Достаточно четырёх…» — думал он рассматривая красивую ладонь незнакомки обхватившую голубой поручень маршрутки: четыре пальца с алыми, заточенными под отвёртку присыпанные перламутровой пудрой ногтя с еле видной подушечкой большого – «этот не в счёт…»

Он закрыл глаза.

Водитель микроавтобуса, юля впритирку в потоке машин, не зло поругивался. Мат, смешанный с кавказским акцентом, тепло убаюкивал: встал в половине пятого утра, весь день на перекладных – разморило. Потыкавшись по пробкам, микроавтобус вырулил из потока под брюхо несуразного огромного железного ажурного коня и замер. Табунок коней мирно пасся перед зданием местного аэропорта с хрустом перетирая железными челюстями иссохшие на жаре стебли. Юркий глаз кавказца протиснулся между разморенными телами пассажиров салона и теперь мухой щекотно бегал по его лицу. – Мужчина, ты аэропорт заказывал, выходи слюшай!» Он протиснулся, ссыпал водителю в протянутую, неожиданно изящную женскую ладонь мелочь: — Слюшай, приятный полёт, да!» — Он вывалился в душный жар города. Как ролька из кастрюли с огненным борщом на раскалённый противень духового шкафа ловко подхваченная половником кухарки.

Огромные, под стать коням, пакулинские жопастые бабы в оранжевых робах ловко перехлёстываясь в пояснице собирали накошенную с луговины перед аэропортом душистую траву в чёрные пластиковые мешки.

Набитые, мешки напоминали диковинное стадо тучных животных осоловевших от зноя.

Он колко притулился к чёрному жаркому пластиковому боку и закрыл глаза: хорошо.

«…Не знаю отчего, но Ростов никогда не вызывал во мне желания прогулок. Основательно изуродованный в лихие девяностые, город представлял собой хаотично втиснутые новоделы сомнительной архитектуры в чудом сохранившуюся низкоэтажную застройку в стиле русского барокко. Единственно, здесь на любом углу можно сытно и по любой цене поесть….» — вспоминал он одного своего приятеля и наблюдал через ажурные бока коней за двумя ментами в белых сорочках, ловко тормозящих гужевой транспорт по обеим сторонам трассы.

Менты сквозь брутальный ажур стальных торсов напоминали двух мечущихся кремовых бабочек капустниц. – «Красиво…» — растроганно думал он. – «Как такое из жухлого ковыля-то возможно…» Между тем, дамы в оранжевом, с необычайной для бегемотов юркостью сгуртали очередное стадо пластиковых мешков, маркировали широким щетинистым флейцем белилами и, снова юркали под ветвистую ольху: передохнуть.

И, теперь, просвечивали сквозь юркие серебристые листочки, как мандарины в долине милого его сердцу южного итальянского городка Никотера. – «Красиво…» — растроганно думал он.

И всё же убаюкивающий вой турбин самолётов за его спиной и монотонные реплики авиадиспетчеров отчаянно клонили в сон.

И всё же из последних сил он пытался сфокусировать зрение на маленьком изумрудном жучке. Жучок выпростал крохотные пергаментные крылышки из под отливающих сталью хитинок панциря смешно егозил лапками и искоса поглядывал на него.

— В Питер, через Москву? – спросил жучок.

— Да, — не удивился Он.

— Ваш паспорт, — строго сказал жучок.

Он полез в карман, повозился и вытащил порядком измусоленную бардовую книжечку. – Вот.

— В раскрытом виде, — сказал жучок. – С фото.

Он раскрыл и сунул жучку под нос страницу с фотографией.

— Похож, — сказал жучок, только постарел. – «Ну да…» — подумал он, паспорт то лет десять назад менял.

— Вам леденцы от боли в ушах понадобятся, — сказал жучок.

Он сглотнул и кивнул. И тотчас рот его наполнился горстью мятной холодящей карамели.