Вот и кончилась весна. Улетел на север весенний ветер, уступая своё место в небе злым суховеям из калмыцких степей. Скоро они принесут в город беспощадную жару, от которой будет трескаться земля… надо бы выбраться в отпуск. Съездить на далёкую родину… В тайгу. Степенно пройти по деревенской улице, ловя испуганные и часто ненавидящие взгляды. Только молодёжь будет почтительно здороваться. Мужики станут настороженно зыркать в спину коверкотовой гимнастёрке с малиновыми петлицами. Не любят там советскую власть… Кулацкий край. Тот ещё народец.

В двадцатых, недалеко от деревенской околицы, в тайге был полностью вырезан ЧОНовский отряд. Не было ни выстрелов, ни криков. Иван помнил ту ночь… Под утро в избу ввалился дядька Тихон. В сенях лязгнуло железо. Мать Ивана испуганно крестилась на темные образа. Тихон устало плюхнулся на лавку

— Всё, Пелагея. Удачно всё прошло. Взяли в ножи краснюков. Никто пикнуть не успел. Они пьяные отдыхать изволили. Пущай теперь с чертями в аду отдыхают.
— Чему ж ты, братушка, радуешься? Людей ведь резал.
— Нелюди они! Души свои сатане отдали. Ивантея расстреляли со всей семьёй! За что? За два мешка пшеницы, что он для детишков спрятал? А с отцом Сергием что сделали? Тебе напомнить, сестричка?
— Не надо. Только не дело это кровь лить. Пусть Господь их осудит.
— Дура ты, Пелагея. Где он твой Бог? Мужик твой, тятька Ванькин, за что на Германской полёг? За Осовец-крепость? А он нужен тебе тот Осовец? Да где он – кто ж его знает? А революция? Помнишь как все радовались! Пришла мужицкая власть. Ага. Коммисары да чекисты быстро всё объяснили. В соседней губернии Гайдар что творил помнишь?
— Не поминай в ночь слугу дьявола. Не кличь беду.
— Да, бают, убрали его. Умишком сопляк тронулся от кровушки людской. Ведь самолично пленным горло резал.
— Воздаст Бог им за зло. И детям ихним.
— Не верю я в это, сестрёнка. Верю в нож кованный да винтовку верную.
— Делать что дальше будешь?
— Уйду. Помнишь мы маленькими были? Мамка нам про деда Силантия рассказывала. Как ушёл он Беловодье искать. Семью бросил, только пса с собой и взял. Снился он мне. Звал к себе. Вот и пойду искать его. Тут мне делать нечего. Марфа с детишками от «испанки» померли… Ты и сама проживёшь. Сынок твой меня не любит. Вон волчонком зыркает. Чего мне тут делать?

Мать заплакала. Иван уткнулся лбом ей в колени. Тихон горько усмехнулся. « Не служи, волчонок, советской власти. Плохо тебе будет. Мать береги, сердце у меня холонет за неё». Он поднялся и перекрестился на дедовские иконы. Вышел, лязгнув в сенях винтовкой. Больше его никто не видел… А осенью не вернулась из тайги мать. Мужики баяли – задрал её «хозяин тайги». Ваньку отвезли в город, в приют. Мамина сестра, тётя Катя, ревела в голос, но оставить племяшку не могла. Своих кормить нечем было. Вои и поехал Иван из одного детдома в другой по Расеи-матушке. Всяко бывало. Только матерью Ивану стала советская власть. Учила, лечила, воспитывала. А от тётки иногда гостинцы доходили. Орешки кедровые, что родной тайгой пахнут. Иван ей письма писал. Не забывал. Одна она у него на свете… Она да братья двоюродные.