— Коля-Николай, сиди дома, не гуляй! Я ж первейшая волшебница теперь стала, у меня все в руках горит… а денег не беру. Не вложила контора ваша в меня корысть-то ни в одну из операций! – бабка нехорошо засмеялась. – Время тебе вернуть? А это не хочешь? – костлявая здоровенная фига почти уткнулась в нос Иркутскому. – А я ведь могу, еще как могу. Вашим многим вернула, кто старую не забывал да харчишек подкидывал.
Иркутский окаменел. Его как будто выпотрошили и сделали из него чучело. Надо было немедленно уходить, однако возможности не было. Ноги не слушались, язык присох, голова начала наливаться свинцовой тяжестью.
— Не боись, Коленька, отпущу сейчас! Чую, люди уже идут… у меня запись на годы вперед… Что, совсем ничего не помнищь?
Иркутский молчал. Его словно парализовало. Мысли сгорели, слова утонули в звенящем голосе бабки.
— И как ты меня в ванной тогда поимел по пьяни, тоже не помнишь? Да какая я тебе бабка Манулиха! Свиньи несчастные! Ольга Петровна я с рождения, вы же все у меня отобрали! Смотри, ирод!
С этими словами бабка проворно вытащила из кучи хлама самое большое зеркало, плюнула на него и протерла рукавом платья.
— Смотри, второй раз не покажу!
В зеркале, мутном, грязном, засиженном мухами, треснутом, вдруг необычно четко стала проступать картинка. Звука не было, но Иркутский уже явно видел и слышал себя, какие-то голоса.
«Вечеринка у наших, что ли… Вот она (в зеркале проплыла красивая женщина)… когда это, где это мы? Ничего не помню… или помню?»
Все показало зеркало. И даже интимную сцену Иркутского с Ольгой Петровной (Николай Сигизмундович пытался не смотреть, но глаза не закрывались, в них словно вставили стеклянные шарики, из тех, что повсюду валялись у бабки).
— Я тебя специально приманила. Знала, что после третьей операции уже бабой-ягой стану, и ничто мне не поможет. И напился ты, и мной овладел с моей подачи. И день рождения у друга твоего тоже я передвинула – он сентябрьский, а дело в марте происходит. Короче, не держу я на тебя зла, Коленька, телефончик дам тебе, позвони дочери-то, первый раз за пятьдесят лет! Время ему отмотай, щас, только разуюсь! Я ж теперь ведьма второго класса!
Старуха протянула ему листок бумаги и засмеялась.
— Хоть на тебя я зла и не держу, а козлы вы там все, как есть козлы! И Андропов ваш козел!
… Иркутский очнулся дома, на кровати, с сигаретой в одной руке и листком бумаги в другой. Его трясло.
Дрожащей рукой он набрал номер, написанный на листке.
Ответили сразу же. Ответил женский голос.
И тут Иркутский опять проявил малодушие. Язык присох к небу, заветное «Привет, доченька» так и не сорвалось с языка.
«Завтра, завтра позвоню обязательно!» — думал Иркутский, тщетно пытаясь уснуть.
Не давала покоя одна мысль: Юрий Владимирович-то тут при чем?!
07.09.2016 г.