Сущность Библии проста:
Дав нам веру во Христа,
Гениальный Режиссер
Вместе братьев и сестёр
В вере сплёл единой волей.
Прихожанин я не боле,
Стоя в Храме у распятья,
Попрошу здоровья, счастья,
Троеперстие сложу,
Аккуратно приложу
И ко лбу, и к животу,
А потом к душе и сердцу –
Приоткрою Богу дверцу.
У священного огня
Всё поймёшь, спросив себя:
Сына для чего, Создатель,
Так жестоко, как каратель,
Словно бабочку к кресту,
Пригвоздил, помог Христу
Стать миссией на века?
Время – мутная река.
Бог, ковчег и с ним скрижали
Мы в дороге потеряли.
Ты нас, Господи, прости,
Что устали их нести.
А на трон и в души влез
С золотым венцом телец.
Ты не гневайся на нас,
Дай скрижали в третий раз!
Срам! – заброшена церквушка.
Эта сельская старушка
на пригорке без креста –
Словно божья сирота
С исковерканной судьбой,
Неприглядной наготой.
На пригорке загрустила,
Вспоминая всё, что было.
Видно, тяжко Православной
Вспоминать когда-то славный
Перезвон колоколов,
Блеск икон и куполов,
И свой набожный приход,
Где служил когда-то поп
Государству и народу
Как умел – Творцу в угоду.
Галки кружат над убогой
В ясный день и в непогоду,
Будто силятся понять:
Почему родную мать,
Осквернив, забыли дети?
Век другой, душа родная,
К Богу руки простирая,
Заслужив прощенья,
Просит возрожденья.
Вера – общая стезя!
Для тебя, душа моя,
Я возьму с молитвой
Красочки с палитры…

Цифра эта, к сожаленью,
для истории – мгновенье.
Александра Блока слово
вставлю мельком для пролога.
Людям грезилась свобода –
Кровь кипела у народа.
«…И пошли державным шагом –
Позади – голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос…»
С ним у Финского вокзала
Ленина толпа встречала.
Под восторжный общий крик
Ленин влез на броневик
И сказал на пулемёте:
«Знаю то, чего вы ждёте…
Власть – советам, не иначе! –
Это главная задача!
И тогда буржуйский класс
Угнетать не будет вас!»
И пошло, и понеслось…
Закипела в людях злость:
Будь смелее, горло режь
Ради призрачных надежд,
Чтобы не было богатых,
Хоть у батьки, хоть у брата.
Красный конь – война! Народ
За политиком в поход,
В бой! Смелей за властью, свита!
Всё, что ляжет под копыта,
Будет конницей прибито,
Что прибито – позабыто.
К солнцу, к звёздам в небеса:
Наша доля – чудеса.
Пеплом голову посыплем,
За помин убитых выпьем.
Право Золотой Орды:
Присягнувшим – страх узды,
И терпеть, терпеть, терпеть;
Непокорным тварям – смерть.
Страшно в прошлое смотреть.
Жизнь, историк утверждает,
Никогда не позволяет,
Сослагательное чтенье.
Запоздало сожаленье:
Если б было б да кабы,
Так во рту росли б грибы…

Предлагается образчик постковидного маразма.

Итак, в одной далёкой-далёкой галактике сменилось четыре поколения…

В песках Татуина — ни тропки, ни следа.
Идёт без дорог караван.
Грустит, вспоминая о славных победах,
Седой боевой капитан.

Он, смерть презирая, без помпы и лоска,
Шёл в битву на всех парусах,
И всех, кто вернулся с победой геройской,
Салютом встречал Корусант.

Материя тьмы тщилась линию мира
Замкнуть в золотое кольцо —
Но светлым путём вёл сквозь чёрные дыры
Завет Неизвестных Отцов.

Давно отгремели имперские марши.
Иная эпоха пришла —
И у молодых нет почтения к старшим,
И пусто во всех зеркалах.

Но где-то на дальней секретной планете
Бесценный пакуется груз,
И бьются бок о бок железный Дар Ветер
И сын его Скайдр Пемолюкс.

Давай же затянем старинную песню —
Как, вздев световое копьё,
Шагает блистательный Оби ван Хельсинг
Искать отраженье своё.

10 — 21 августа 2021
CC BY-SA

.
Небо дышит свободой, водой проливаясь на скверы.
Гром раскатом, как плугом, рассек бороздою наш мир.
Мне бы душу свою, да под дождь, очищаясь от скверны,
и, встряхнувшись, забраться пичугой простою в жасмин.
.
Вырываясь из комнат, насквозь протабаченных, пыльных,
с паутин одиночеств, от грязных, вонючих корыт,
лёгкой тенью скользнуть мимо бога и чёрта посыльных
на парад пасельо, исполнять пасодобль коррид.
.
Как рулетку крутнуть во всю мощь колесо обозренья,
чтоб на небе седьмом оказаться, без всяких перил.
И достигнуть такой высоты неземного везенья, —
там, где счастьем забиты склады; сколько хочешь бери.
.
И вот здесь замереть, ощутив себя частью «без меры».
Посмотреть, как скользят перед носом святые отцы.
И поймав за крыло одного (ну, того, что с безменом),
коробок из-под спичек вручить со словами: «Отсыпь!»
.
© Copyright: Олег Чабан

скороговоркой выплюнул июль
последний, тридцать первый, зуб молочный,
озябшим боком прижимались ночи,
от колких уворачиваясь пуль,
к друг другу, вытесняя напрочь день,
еще недавно солнечный и ясный,
ворочалась в младенческой коляске
в туманах нерождённая осень,

играла погремушками листков,
облизывала августа пустышки,
скупали не жалея медяков
в базарный день тетрадки, ручки, книжки…

рябина торопилась покраснеть,
а солнце позже встанет — раньше ляжет…
то там, то тут какая-нибудь ветвь
хной зелень постаревшую бодяжит,

изранен воздух махами крыла,
в закатах стали узнаваться льдинки,
с тоски намедни муха умерла,
и под руку забытые пластинки
ушедшей кошкой возвратились вдруг,
но патефон свою иглу посеял…
всё холодней и горше капель стук
в мои неприспособленные сени,

в них ни двери, ни пола нет, ни стен,
исшоркан коврик и порог затоптан,
а тот, кто жил здесь, съехал насовсем,
забрав с собой лишь отражение в окнах…

слова с полынным послевкусьем —
давно созрели семена,
моё дурное захолустье —
придуманная мной страна,

на позолоченных дорогах —
перегоревшие года,
в золе гвоздей настолько много,
что заржавела и вода
снегов растаявших, на луже
слезится радугой мазут,
и мне коралловые бусы
из моря чёрного везут,

иду шагающею куклой,
медведя за руку держу,
на уличных рекламах буквы
в огни от звёзд перевожу.,

темно, нет в роще тополиной
ни захудалых фонарей,
ни птиц певучих, ни тропинок…
пивнушка и бурьян -за ней —
черта кривая переулков,
разбитых окон, дряхлых крыш,
дешёвых папирос окурков,
голодных стай огромных крыс,
уродливых велосипедов,
коленок сбитых до костей,
не приготовленных обедов
и неприкаянных детей.

У косорылого забора
На всё махнувшая скамья,
Песок под шляпой мухомора,
Качель безногая, земля
С бурьяном выше небоскребов
И со следами от того,
Как избавляясь от микробов,
В колодца высохшего дно
Плевали мы с особым шиком —
Протяжно цокнув языком,
И папка старый мотоцикл,
В зелёный вымазанный тон,
В начале улицы, на зависть
Таким же нищим пацанам,
В худые рученьки «красависы»,
Как племенного жеребца,
Вручал. И аромат бензина
Ей был дороже всех духов,
Горой — трущобная низина,
А папка — всех заглавней — бох

сезон дождей. уставшие зонты,
бесследные прогулки, лужи, лужи…
под тучей вечной шар земной застыл
и сам себя на месте кружит, кружит…

танцует (?) испугался (?) ищет что (?)
щенком промокшим под ноги бросаясь
скулит чуть слышно и за край пальто
прохожих звёзд доверчиво хватает

тугой ошейник, оборванка-цепь,
в глазах с дождём перемешались слёзы,
а на доске последних новостей
размытых букв чернильные заносы

его подруга — рыжая была
пока дожди не растрепали краски
по краю неба — марсовы поля —
звёзд легионы маршируют в касках

а помнишь, раньше, раньше, до того,
как в монументы превратились боги,
пацан с тебя снимает поводок.
и с криком: Шарик, — рядом! — краснощёкий
летит с востока через крайний юг
на запад перепрыгивает север,
и друг за другом и за кругом — круг…
он что-то знал… а ты — во что-то верил…

сезон дождей. ни мальчика, ни пут,
на цепь орбиты посадили Рэкса,
и бесконечности разношенные жмут,
и в вечности неимоверно тесно.

Ты залипаешь в ТикТоке:
ставишь лайки, репосты…
Скролишь дни,
хавая очередного блогера…
И всё нормально вроде бы, —
живёшь себе и живи.
Стоп, а…
что в итоге-то?

.
— Я совершеннолетний. Понимаю.
И завтра в новый взрослый мир вступлю.
— Но ты же возраст свой не принимаешь.
— Я принимаю. Просто не люблю.
.
За тридцать. Всё. Ты взрослый, понимаешь?
Принять свой возраст – к мирозданью ключ.
— Да ладно… чо там… знаю… понимаю…
и принимаю. Просто не люблю
.
— Тебе уже полтинник назревает.
— Я лет своих нисколько не боюсь.
— Ты возраст свой никак не принимаешь.
— Я принимаю. Просто, не люблю.
.
— А детство в попе всё ещё играет.
За шестьдесят, а он, блин – к алтарю.
Да кто же так свой возраст принимает?
— Я принимаю. Просто, не люблю.
.
Восьмой десяток уж вовсю шагает.
Рок похоронен, в сердце только блюз.
— Так, стало быть, ты возраст принимаешь?
— Да, принимаю. Просто, не люблю.
.
— Мне девяносто. Пожил. Понимаю.
Пора и на стоянку кораблю.
— Прими свой возраст.
— Да, я принимаю.
Я принимаю. Просто не люблю.
.
Мне сто двенадцать. Баста. Понимаю.
— Прими свой возраст, Господом молю!
— А кто сказал, что я не принимаю?
Я принимаю. Просто, не лю…
.
© Copyright: Олег Чабан

​​Свет зеркальный: в нашей воли
выбор смысла, цели, роли.
В зазеркалье ярче краски
боли, радости и маски.
​
Амальгама – сплав, искусство.
Будоража наши чувства,
мастер к радости сердечной
приукрасит человечка.
​
Только жизнь, не справедлива
с ложью бранью некрасивой,
незаслуженно порою
то с сумою, то с тюрьмою.

Бренность здесь! Не в зазеркалье
вампиризм, исток – в морали:
не приносят людям радость
тяжкий труд, беда и старость.

​​​Вкус абсурдности: огрехи
чудаков – причина смеха.
Клоун плачет – все смеются,
если слёзы струйкой льются.

Состраданье в человеке
к сироте, вдове, калеке –
отраженье, в нашей власти
подарить им каплю счастья.

Случай, миг!  За ширмой доли,
не дай Бог, внезапной боли,
рвущей душу, и бояться
этой боли подчиняться.
​
Каждый день в борьбе, охоте,
в искушениях, заботе
взять добычу, опасаться
с насыщением расстаться.
 
Зеркала! У врат небесных
на духу признаюсь честно:
грешен был, хоть и божился.
Жил любя – гореть стремился!
​
Жизнь есть жизнь – неважно кто ты,
пепелит. И на заботы
время вряд ли даст ответы –
все ли впрок? На путь – не сетуй!

Снова дожди зарядили,
тили-тили.
Лили, да наливали,
трали-вали.
Счастье моё утопили,-
влип я!
И по делам!
Тарам-пам-пам!

Расфуфыренной матроной
время в комнату вошло,
и в моей буфетно-тронной —
неприлично хорошо.
Стало как-то всё терпимей,
веселее и добрей.
словно мир перелипили —
взяли глину поновей.
Сердце — будто из химчистки,
отканонена душа,
сам – как будто бы плечистей,
стал пружинистее шаг.
Я в привычной круговерти…
Жизнь была в гостях у смерти.