И снова был силуэт — белый на фоне белой стены. Только теперь Лазарь точно знал, что это не доктор, и не искал взглядом жену. Его била дрожь. Пустой город не отпускал.
— С возвращением, — сказал ключник. — Ты прямо реактивный. Я только-только врата закрыл.
Лазарь мысленно согласился, что дни короче лет. Но молчал. Боялся стука зубов. Или скрежета. Франсуа поправил ключ на шее и поднёс — неизвестно где взял — металлический стаканчик из нержавейки. Молча. Лазарь выпил. В стаканчике оказался коньяк. Стало полегче.
— Ну что, теперь готов в рай?
— Грехи не пускают, — вышло хрипло, но вполне разборчиво. И голос вроде не дрожал..- После ада чистилище положено.
— Так ты только что оттуда! — Ключник насладился видом полного обалдения. — Из ада другого выхода нет. Прошёл ад — вышел в чистилище. Прошёл чистилище — сюда.
— А пекла там не было…
— Так ты его и не искал. Там каждый находит то, что ищет. Ты думал о своём, своё и нашёл. А кто о своём не умеет, думает о пекле, его и находит. Стереотипы — страшное дело.
— Слушай, — вспомнил Лазарь. — Там же Кузьма Иваныч!
— Кто?
— Пёс ко мне прибился. Ты его забрать можешь? Пропадёт ведь…
— Уже.
— Что — уже? — похолодел Лазарь.
— Уже забрали, — успокоил Франсуа. — Прямо следом за тобой.
— Он сильно мучился? — Лазарь догадался о смысле этого «забрали».
— Почти нет. Сердце не выдержало. Полчаса — и всё. Теперь ему хорошо.
— А у меня там стих сочинился, — сказал Лазарь после паузы. Ключник кивнул. — Жалко, не записал. Забуду…
— Не жалей.
Лазарь поднял брови.
— Щедрому ничего записывать не надо, — сказал Франсуа. — И так разойдётся по миру. А скупцу никакие записи не помогут.
— Ну как разойдётся? Никто не видел, не слышал. И я уже забываю.
— Не пропадёт, — заверил ключник. — Всё учтено. Кто-нибудь повторит, когда придёт время. Может быть, даже ты.
— Что значит «даже»? Думаешь, не смогу?
— Обиделся. Нет, ты точно клоун, — Франсуа поднял руку, пресекая возражения. — Сможешь, конечно. Просто можешь не захотеть на мелочи размениваться. Хотя мелочи как раз самое ценное в жизни. Так что будь внимателен и не заносись со своей уникальностью.
— А?..
Ключник сделал сочувственное лицо. Как на блаженного смотрел.
— Ты редчайший экземпляр оказался. Вас таких, кто после чистилища обратно в ад просился, — единицы. Перед тобой Достоевский был. А единственный, кто вернулся — Данте. Теперь вот ты ещё.
— Погоди, — Лазарь похолодел и снова задрожал от пойманной мысли. — Так это я и первый раз в чистилище был?
— Первый? А… Ну да. Обычная человеческая жизнь со всеми невзгодами и находками, с правом выбора между добром и злом. Самый лучший способ узнать, кто чего стоит.
Лазарь почувствовал слабость в ногах. Так бы и сел прямо на мягкий зелёный пол. Как на траву.
— И чего стою я?
— Я ведь уже сказал: ты исчислен, и путь твой в рай. Ну некуда больше, извини! — Франсуа развёл руками.
— Хоть бы сказал, за какие заслуги. Я же так перед женой виноват…
— Она тебя простила?
— Наверное, простила, — согласился Лазарь. — Она святая женщина. Вот кому прямая дорога в рай.
— Она уже там, — подтвердил ключник. — Она простила. Значит, нет на тебе этого греха.
— А другие?
— Да не в грехах дело! Ты реализовался. Как ещё модно говорить, предназначение своё исполнил. И потому на тебе никаких грехов нет. Списаны, — Франсуа сделал отмашку, словно сбрасывал эти грехи со стола в мусорную корзину.
— И только? — Лазарь почувствовал обиду. По-детски жгучую и нелепую. Его обманули. Он старался, сдерживал себя как мог (как хотел, поправил себя Лазарь), грузил себя чувством вины — и всё впустую. Зазря. Потому что грехи, сколько бы их ни было, списаны, и никакой кары не будет, а значит, мог бы грешить и больше. Если бы сам захотел. А ведь жил всё же как хотел, понял вдруг Лазарь. Если чего-то очень сильно хотел, никакие запреты не останавливали. Без тормозов жил. Грешил беспрестанно. И это всё за просто так списано? Не верю!
— За что? Какое такое предназначение?