Жара адова: полчаса кручусь по серпантинам южного итальянского городка Пальме. Третий раз проезжаю мимо старика с клюкой, под оливой у бара. Каждый раз старик стучит клюкой о мостовую и приветливо машет мне рукой.
Кажется, я попал…
Торможу у развилки.
Два загорелых дочерна парня сидят на строительных лесах, болтают ногами и едят панини, запивая их пивом.
— Куда на пляж, — кричу я.
— Дуэ — Сухой как жердь выкидывает два пальца в знаке «виват». — В Пальме два пляжа, — неожиданно высоким фальцетом поясняет толстый напарник.
— Уно — Я выкидываю вверх неприличный палец – Одна сухая олива на скале…
— Каписко(понятно) – хихикают оба: — «А дестра, пой а синистра, э дритто, дритто, дритто…» — хором.
Пляж роскошный, с белоснежным крупчатым песком. За спиной, перевёрнутые вверх и стоящие на киле, голубые баркасы. Рядом, под тростниковыми навесами местные рыбаки с иссини чёрными, иссечёнными ветром лицами пиратов – италийская пастораль.
Слева — небольшая марина с маячком и прыгающими на мелкой волне тремя- четырьмя яхтами.
Справа — из воды выпучилась огромная причудливая скала, напоминающая пьющего единорога с торчащим хвостом сухой оливы в густое, как ежевичный морс, итальянское небо. Вода в бухте того волшебного цвета, который принято называть «коста виола» – смесь зеленого с голубым: как глаза у девы Марии, поясняют невеждам.
Метрах в двадцати от берега бесконечным шлейфом от порта Джойа Таура к скале тянется всякая дрянь: доски разбитых баркасов, тара и бутылки всевозможных форм и расцветок со всего мира, женское бельё немыслимых видов и размеров, жуткие остовы полусгнивших рыб, русалок и чёртовы мёртвые китайцы. Один целый.
Я вошёл в воду и ловко выхватил одну плоскую флягу шотландского виски, непочатую, глиняную бутылку японского саке, поболтал – на дне и, следом, почти полную, с узким длинным горлышком, вьетнамской рисовой водки с заспиртованной гадкой змеёй и изящным женским мизинцем с татуировкой: свернувшийся дракон вокруг длинного алого ногтя. – «Процежу…»
Что касательно китайцев, это обычное дело. От таили. Их тела я привык узнавать по клеймам, оставленным раскалённым железом на ягодицах.
На левой: «чао», на правой «инцзы» — по-китайски. Что одно и то же, и означает: « Пока, или в добрый путь, друзья…» Злые языки утверждают, что это проделки местной калабрийской Ндрангеты. Может и так, не уверен… Обычно китайцев поставляют в порт уже вмороженными в огромные ледяные кубы, в которых те, со слов очевидцев, застывают в страшных муках и причудливых позах, сверкая в глыбе как золотые рыбки в небольшом каменном бассейне вокруг финиковой пальмы у прелестной церкви Франциска Ассизского верхней Никотеры. Кубы эти вывозят потом огромными красными рефрижераторами из местного порта Джойа Таура в сторону Алжира и спускают в море.
Сверкающие айсберги, которые в народе так и называют «Холодный Китаец», можно потом увидеть от Сингапура до неприветливых берегов холодного Осло.
Обычно Холодного Китайца сопровождает стая касаток, которые ловко выкусывают куски подтаявшей плоти. Поэтому вот так, как я, увидеть целикового чёртового мёртвого китайца – большая удача.
И всё же стоит подождать с купанием, пока всю эту дрянь не снесёт.
Сейчас два пополудни. Время есть. Машина на парковке, но с часа до четырёх – платить не надо. Сиеста.

Александр
Италия, Калабрия, Пальме, сентябрь 2014 год