Я волокся за Мартой, стараясь наступать след в след, как дети, потом закинул голову и подогнул ноги… и, понял, то лечу… Я летел и, размахивая другой рукой, рассматривал как подо мной Карл с длинным типом в глупой голубой шапочке для плавания и солнцезащитных очках, прыгают как два козла вокруг огромного рыхлого тела Марты.
Я задрал голову: за огромным, в пол неба сверкающем органе в старомодном кургузом фраке на кушеточке сидел Моцарт.
Моцарт поворачивает голову.
Я обмираю и закрываю глаза.

Тогда откинулся и зло ударил Вольфганг Амадей своими бледными длинными фалангами по перламутровым зубам небесного органа. И, разом, запел хор херувимов и затрубили архангелы в медные трубы.
Всё быстрее крутится юлой раскинув руки Марта. Чёртов сбесившийся тотем плотского вожделения и материнства.
Всё мощнее звучат небесные хоралы.
Всё быстрее прыгают вокруг Марты Сашка и Карл, дети бесчисленных кровосмешений от Адама и Евы, подопытные кролики щетинящего ус ехидной бюргерской ухмылкой доктора Фрейда из Зальцбурга. Визжат, кружатся по чёрному вулканическому песку, жгущему их глупые босые пятки.
Вспархивают к ангельским небесам и грузно опадают в преисподнюю налитые сиськи Мария-Берта-Клара-Анна-Марты. Пришлёпывают, не больно, по крепким ягодицам, сидящего на продавленной лиловом плюше Иоганна–Хризостома–Вольфганга–Теофила-Готтлиба-Моцарта.
— Пусть помнит засранец, — кричит Марта, — что может быть моя прабабка прабабки, совала в твой капризный ротик свой набухший сосок и, бешеной юлой уходит в небо.
Карл жалко улыбается и смотрит на меня. В глазах его слёзы. Я пожимаю плечами. Я не знаю, что сказать. Такое со мной в первый раз. Рядом, словно отделившаяся ступень от ракетоносителя, тяжко плюхается на песок огромный бирюзовый бюстгальтер Марты. Карл начинает рыдать: — « Господи, что это…»

Я задираю в пустое слепящее небо голову в глупой голубой шапочке для плавания и затемнённых очках от D&G : — «Иоганн, это я, Сашка из 37 квартиры слева от лифта… А Бог, есть?…»

Принято. Оценка эксперта: 35 баллов.