1.
Воскресает Рыжая в пять утра,
Тянет руки, переплетая пальцы.
Рыжая ответственна и мудра,
Слева на груди у неё дыра —
Спишем это на недостаток кальция.
Арчет
Я сидела на кухне у своего одноклассника лишь в нижнем белье и смотрела, как он поглощает пельмени. N, наверное, решил, что мне можно доверять настолько, насколько вообще можно доверять человеку противоположного пола, поэтому рассказывал все последние известные ему сплетни про наш класс. Мы попрощались со школой пару месяцев назад, и за это время жизни многих из нас круто изменились. И тут N заговорил о человеке, от инициалов которого я традиционно вздрагивала в течение последних полутора лет. Не подумайте, совсем не от страха, скорее от какого-то нелепого и грустного чувства несчастной и несбывшейся любви. Да, я любила его, уж если можно всерьёз называть любовью то состояние опьянения человеком, схожее с алкогольным, со всеми бушующими гормонами и подростковым максимализмом, и хранила ему верность заочно до минувшей недели, до встречи с уминающим сейчас за обе щеки хрустящие жареные пельмени одноклассником. Не судите строго, ведь мой возлюбленный сделал всё, чтобы в эту ночь я сидела перед своим героем-любовником с растрёпанными золотисто-рыжими волосами в чёрном кружевном белье и с чёрной дырой в груди. Мне же надо хоть как-то, хоть кем-то заполнять внутреннюю пустоту.
А N всё говорил и говорил про моего D. А я слушала, глядя ему в глаза и пытаясь отделить гнусную правду от не менее гнусного вранья, но ничего, к несчастью, не выходило. Каждое его слово я старалась пережевать и проглотить, но каждое вставало острой костью поперёк горла и неприятно царапало слизистую. Неужели D на самом деле так ужасен, как о нём говорят? Могла ли я быть настолько слепа? Нет, вовсе не эти вопросы мучили меня. Мог ли он на самом деле так ловко и умело вести две жизни, в одной из которых был заурядным школьником, ухаживающим за миленькой одноклассницей-отличницей, а во второй – вполне взрослым мужчиной, имеющим много женщин, в том числе школьного библиотекаря? Мне почему-то совсем не хотелось в это верить.
Принято. Оценка эксперта: 28 баллов.
Довольно неплохая проза, скажу я Вам…
Хороший задел — хороший запев для серьезного рассказа.
Спасибо, только после таких неожиданно положительных отзывов я начинаю бояться оплошать в продолжении рассказа
Главное, не торопиться скорее выдать вещь на публику. Не оплошаете
Написано так, что хочется узнать, что же будет дальше. Думаю, хороший рассказ получится.
С тем, что «надо хоть как-то, хоть кем-то заполнять внутреннюю пустоту» не соглашаюсь — увы, занятие это бесполезное. Впрочем, Вы меня пока не услышите, так что, коли есть охота, проверяйте сами 🙂
Как много бесполезных занятий в конце концов могут принести пользу. Заполнять пустоту — занятие вообще то полезное,но вот требует повторений. Навечно не заполнить одним разом.Это как дырки в асфальте.Их подсыпают и подсыпают, а они все проваливаются и проваливаются 🙂
Ничего сверхоригинального не нашел. Проза как проза, шибко вот прямо хорошая — нету такого. Рассказ и рассказ.
Это не рассказ- это только зачин. Но может получиться очень вкусная вещь
Вкусная вещь может получиться из чего угодно, росли бы у повара руки, откуда надо, и голова находилась бы на своем месте. «Летчик-испытатель должен летать на всем, что летает, на всем, что, вообще говоря, летать не может» (с) (М. Громов). 🙂 Но подождем до завершения процесса приготовления блюда и тогда станем делать выводы.
Евлампию: .»…летать не может», ага, испытателей-то у нас много, а самолётов — мало.
Вот и летають на чём ни попадя…
Поэтому мы их испытателями (и шапками) всегда и закидывали. 🙂
А любимый подвиг у нас — закрыть амбразуру телом, а не спасти кому-нибудь жизнь. 🙂
Серёже: «…очень вкусная вещь» — как «заказ» по наводнению Нета серостью и чернухой ещё не выполнен?
Вообще, конечно, Громов несколько иронизировал, когда так говорил, и его слова не стоит понимать буквально — речь шла о том, что коли человек выбрал профессию летчика-испытателя, то должен полностью отказаться от привычных представлений о мире, жизни, технике, должен полностью убить в себе страх, иначе ничего у него не получится. Примерно так же следует действовать человеку, вставшего не литературную стезю (аналогия, конечно, непрямая, но если тот, кто пишет, будет принимать близко к сердцу все то, что говорят о его произведении, из такого человека не получится настоящего писателя или поэта. О критериях «настоящности» разговор отдельный). Случаев, когда испытатели гибли, испытывая тот или иной самолет, действительно, немало, и практически все из них вполне соответствовали образу, сформулированному Михаилом Громовым. Другой летчик-испытатель на страницах другой книги говорил так: главное — не остаться в живых на терпящем аварию самолете, спастись любой ценой, а спасти, насколько это можно, сам самолет, чтобы потом можно было установить причины аварии и сделать так, чтобы не погибали другие. Сам В. П. Чкалов, несмотря на категорические приказы сверху, никогда не брал с собой парашют, чтобы не возникло малодушного желания покинуть аварийную машину. Он, конечно, погиб, но уверен, его смерть не была напрасной. Немало также случаев, когда летчику-испытателю удавалось спасти безнадежную, казалось бы, машину. Если же оставить ненужную патетику, то можно сказать так: летчик-испытатель — профессия смертельно опасная, но насколько опасная, настолько же необходимая. Увы, абсолютно надежной техники не бывает, как не бывает и абсолютно надежных летчиков-испытателей. Но как бы выглядел такой летчик, если бы он при каждом случае немедленно катапультировался, бросив ценную машину, которая обычно существует на тот момент в единственном экземпляре, на которую потрачены миллионы денег, вложен колоссальный труд инженеров и т. д., чего стоил бы он, как профессионал, может быть, даже как человек, в конце концов? Даже среди летчиков обычных летчики-испытатели стоят особняком, для них они «не от мира сего» .это смертники, которых и побаиваются, и безмерно уважают, поскольку понять их выбор простому человеку ой как не просто.
Не следует, однако, думать, что конструкторы только спят и видят, как бы угробить очередного чкалова (а именно так я прочитал Ваш комментарий), гибель каждого летчика — нож по сердцу всякого конструктора… Надо иметь поистине железную натуру, чтобы не перестать заниматься конструированием, когда на твоих машинах гробится несколько человек. М. Л. Миль, вспоминая, сколько летчиков-испытателей погибло при испытаниях Ми-1, писал, что был близок к самоубийству. И это при том, что никто его за это не сажал в тюрьму, не подстерегал ночью у дома с целью зарезать, что он столько хороших парней на ноль умножил…
О героическом. Матросова не связывали по рукам и ногам и не швыряли в таком виде на амбразуру — подвиг был совершен им сознательно (об обстоятельствах этого подвига советую прочитать литературу, только не советскую пропагандистскую, а более-менее вдумчивую, документальную. Есть книга, вышедшая в начале 90-х гг. под названием «Правда о Матросове и матросовцах», очень рекомендую), так же сознательно В. П. Чкалов испытывал новейший на тот момент самолет, и его тоже никто не загонял в кабину палкой, не приковывал к ручкам управления… И Матросов,и Чкалов вполне могли бы не делать того, что сделали — один мог просто израсходовать гранаты и патроны и доложить начальству, что ничего не вышло, хоть он и пытался, второй выпрыгнул бы с парашютом, будь он у него, никто не сказал бы им ни единого плохого слова. Подвиг внутри человека.
Так же и литературную деятельность можно в чем-то сравнить с деятельностью летчика-испытателя («Поэзия — вся — езда в незнаемое» (В. Маяковский), а где-то даже и с подвигом А. Матросова, и не надо думать, что поэт/писатель в отличие от вышеприведенных людей ничем не рискует — ну, поругали маленько, маленько похвалили — хуже спать никто не будет от этого. Не будет, если относиться к литературе как к хобби, как к игре, где можно проиграть без особого ущерба для кармана, жизни и психики. Я вовсе не призываю каждого становиться профессиональным литератором, как не призываю каждого становиться Чкаловым или Матросовым, но коль скоро человек что-то показывает людям, я считаю, он должен все-таки стремиться как-то совершенствоваться .расти над собой. Иначе можно написать 50 стихотворений и за каждое из них стабильно получить 25 баллов, только кому это надо? Вообще ситуация, когда писатель растет от книги к книге, довольно редкая вещь, на мой взгляд, навскидку назову В. Астафьева, пожалуй, М. Шолохова… Вы можете быть со мной несогласны.
Естественно, что я не претендую здесь на человека, который вот растет на полметра от каждого своего стихотворения, даже наоборот, наверное, раньше был выше)))… Но когда видно, что человек старается, работает, оттачивает мастерство — это достойно всяческого уважения. И не достойно уважения, когда не. Из современных писателей работа со словом понравилась у М. Ю. Елизарова, а здесь. на Дуэлите, мне очень импонирует Е. Попов, которому не занимать трудоспособности и желания работать. Рцы сим! 🙂
«имеющим много женщин (ж.р., мн.ч.), в том числе школьного библиотекаря (м.р., ед.ч.)» 🙂
Разносторонне «развитый » ЛГ !
Честно:
Очередная «чернота» из сети.
«был заурядным школьником» — а есть что некие «незаурядные» ?
Школьница в чёрном кружевном белье! Убиться веником! 🙂
А, знаете, текст — это измышления «видавшей виды» тётки о том «какие ж развратные эти школьники (и особенно школьницы)».
А вставки типа: «гнусную правду от не менее гнусного вранья,» 🙂 «Да, я любила его, уж если можно всерьёз называть любовью» — супер рефлексия для школьницы-то. Даже вчерашней.