скороговоркой выплюнул июль
последний, тридцать первый, зуб молочный,
озябшим боком прижимались ночи,
от колких уворачиваясь пуль,
к друг другу, вытесняя напрочь день,
еще недавно солнечный и ясный,
ворочалась в младенческой коляске
в туманах нерождённая осень,

играла погремушками листков,
облизывала августа пустышки,
скупали не жалея медяков
в базарный день тетрадки, ручки, книжки…

рябина торопилась покраснеть,
а солнце позже встанет — раньше ляжет…
то там, то тут какая-нибудь ветвь
хной зелень постаревшую бодяжит,

изранен воздух махами крыла,
в закатах стали узнаваться льдинки,
с тоски намедни муха умерла,
и под руку забытые пластинки
ушедшей кошкой возвратились вдруг,
но патефон свою иглу посеял…
всё холодней и горше капель стук
в мои неприспособленные сени,

в них ни двери, ни пола нет, ни стен,
исшоркан коврик и порог затоптан,
а тот, кто жил здесь, съехал насовсем,
забрав с собой лишь отражение в окнах…