Я не знаю ни одной молитвы,
Разве,… «Отче, наш Иже еси…»
Разговеться б за день на пол литра
С консервированной сельдью иваси,
Чтоб понять, что мы уже не дети
Ни своим и ни чужим отцам —
Совесть в запечатанном конверте,
Лучше слез, с разбитого лица.
Я не знаю тех, кто по канону,
Но я помню тех, кто абы как
Уповал на милость у иконы
Или об пол бился, как дурак.
Говорят, что я теперь раб божий,
Раньше говорили, что я сын,
Видно, сыном ныне быть дороже,
Чем на паперть отданный алтын.
Впрочем, говорят, рабами проще —
Плеть ли, кнут или ивовый прут
Когда все рабы, — никто не ропщет:
Бьют — беги, бери, пока дают.
Вот и я ни в чем уже не каюсь,
Перед кем? уж если каждый — раб?!
Сам с собой тихонечко спиваюсь,
Сердцем слеп и верою ослаб.
Помнится, когда ещё был сыном,
Без попов — я знал в лицо отца,
Мне тогда не приходилось спину
Гнуть возле церковного крыльца.
А теперь, осталось лишь смиренье
Рабское, под тяжестью грехов,
Перед теми, кто с остервененьем,
Делает из сыновей рабов.