Вообще-то, Андрюха к рефлексии не был склонен, к самокопанию тем более – чего копать-то, клад всё равно не найдёшь. Статей психологов о кризисе среднего возраста не читал ни в интернете, ни в бульварной прессе, нелепых и бесполезных рекомендаций о преодолении этого чёртова кризиса не слышал. С детства признавал одну газету – районную, с громким названием «Авангард». Читал её всегда с большим вниманием, начиная с последней, четвертой, полосы, с объявлений о купле-продаже, соболезнований и поздравлений. Жена Ольга презрительно хмыкала:
— Опять «брехаловку» свою изучает, профессор! Очки ещё нацепи на нос, лучше увидишь местные сплетни.
Андрюха злился:
— Сама сидишь всю вечерину за компьютером, хахалей ищешь! Шарну сейчас твой ящик о стену!
Ольга обиженно замолкала, а Андрюха продолжал чтение.
Жизнь Андрюхина шла и шла своим, заведенным кем-то свыше, чередом: отучился, отслужил, влюбился, женился, родил двоих детей, развелся.
Жену Ольгу вспоминал, но попыток вернуть её или увидеть дочку и сына не делал. Далеко она, Оля. Почти пятнадцать лет вместе жили, а однажды, вернувшись из рейса (Андрюха тогда ходил в дальнобой, по всей стране лес и пиломатериалы возил), в квартире увидел только голые стены да сиротливо стоящий на чисто вымытом полу, посреди большой комнаты, старый обеденный стол. Ольга с детьми уехала к отцу в Тюмень, напоследок навестив Андрюхиных родителей, которые сноху и внуков просто боготворили.
Пил тогда неделю. Даже в пьяном угаре жену не поносил последними словами. Вопросов типа «Почему?», «За что она так со мной?» не задавал. Сам знал, за что. Давно уже Андрюха Ольгино терпение испытывал. Знала она и про любовницу Лариску, медсестру из хирургии. Андрюха не особо и скрывался, будто с ума сошел от знойной бабы. Купил Ларисе квартирку, шубу. Часто брал её с собой в рейсы, везде представлял как жену. Однажды, заскочив на минутку к Ларисе, увидел там Ольгу. Жена и любовница сидели друг напротив друга, будто только Андрюху и ждали. На их вопрос о том, что же дальше делать будем, пойманный врасплох мужик лишь развёл руками и ушёл, оставив баб «регулировать» вопрос.
Когда вернулся домой, Ольга на кухне как ни в чём ни бывало мыла посуду. Она молчала. Из квартиры не выгоняла, вещи не рвала, чемодан за дверь не выкидывала, скандала с битьём посуды и пощечинами не заводила. Андрюхиного возвращения будто и не заметила. Спать ушла к детям в комнату, с шумом – чтобы слышал – повернув ключ в дверном замке.
«Экая святоша! – со злобой подумал Андрюха. – Всё моет, стирает, помидоры-огурцы в банки закатывает. Я для неё кошелек на веревочке. Да, деньги считать Оленька умеет – бухгалтерша! Поговорить с ней — и то не о чем. Со скуки подохнешь от жизни такой семейной. Пятнадцать лет на день рождения мне трусы и майки дарит. Да не ношу я маек! А она дарит. Лариска вон спросила: «Что моему Андрюшеньке подарить на именины?» А эта ни разу не поинтересовалась. Трусы да майки! Майки да трусы!»
Месяц, наверное, не разговаривали, Ольга Андрюху не замечала, а он затаился, к Лариске не ходил – ждал, чем всё закончится.
Дождался. Вернулся из рейса в пустую квартиру. Семьи нет. А есть стол, стоящий на чисто вымытом полу. Этот-то стол и разглядывал Андрюха, лежа на тощем матрасике, принесенном из «КАМАЗа», когда отходил от своего недельного запоя. Бесил его этот стол. И пол этот, напоследок Ольгой вымытый, бесил: «Что ты, пол вымыла, чистюля! Стол она мне оставила. И квартиру оставила. Проживу. Баб много, на мой век хватит. Вон, Лариску только свистни».