Хрустальный шар, задрапированные темными портерами стены, свечи, голые женские руки, унизанные кольцами, вкрадчивый голос:
– Ясно вижу – потонет корабль твой, сокол ты наш морской, ясный! Вот почти доплывут (Котейкин поморщился – плавает г…о, моряки ходят! Правда, цыганке этого было знать не обязательно), и потонут! Ой, что будет, что будет!
Контр-адмирала мелко затрясло. Никогда не дававший волю чувствам, в этот раз он расслабился и реально испугался. Испугался сильно, за моряков, за корабль, за себя. К гадалке пришел он не за этим – далекий от суеверия, силился разрешить один деликатный вопрос интимного свойства, на который никак не мог найти ответа. Гадалка отбрила его прямо с порога:
– Морячок, не про баб тебе думать надо! Ой, не про них…
Дальнейшее известно. Повернувшись на каблуке левой ноги кругом, чувствуя, что сейчас, должно быть, упадет в обморок, совершенно уничтоженный Котейкин выронил на пол из слабеющей руки купюру и опрометью бросился вон.
– Беги, беги, морячок, – слышал он вдогонку, – скажи им, чтобы не ходили они!!!
Гадалка долго и нехорошо хохотала.
Что делать? Как отменить поход? Как доложить начальству? Василий Котейкин мучился и не находил решения. Пробовал было посоветоваться с флагманским артиллеристом, давним другом, но тот поднял контр-адмирала на смех и посоветовал забыть – не дай бог, просочится информация, что командующий отрядом легких сил вместо боевой подготовки занимается черт знает чем, полетят не только погоны, но и голова!
Ничего не придумав, Котейкин решился на отчаянный шаг – за несколько минут до отхода самовольно проник на борт «Годунова», надеясь, что во время долгого похода ему как-то удастся переговорить с Мейнкуновым и вместе решить, что делать. Одно останавливало его – невозможность доказать свое мнение, поскольку ссылка на неведомую гадалку явно не сработает и его сочтут сумасшедшим. Так, терзаясь, он и дошел до роковой черты…
* * *
На третьи сутки плавания, находясь в 300 милях от цели похода, крейсер подорвался на не вытраленной со времен второй мировой войне мине. И, хотя по счастливой случайности никто не погиб, разрушения были более чем серьезные, а скверная погода сильно затруднила борьбу за живучесть. Через полчаса пришлось остановить двигатели, так как корабль сильно заливало на ходу. Немедленно отправили SOS, но раньше, чем через два дня, никто к терпящему бедствия кораблю подойти не мог ввиду оторванности квадрата трагедии от морских трасс. Главный штаб ВМФ уже отправил спасательное судно «Василий Шуйский» с начальником штаба 122-й эскадры вице-адмиралом М. Сиамским на борту. Сиамский вышел в море не столько руководить спасательной операцией, сколько встретиться с глазу на глаз с Котейкиным и узнать причину его самоуправства. Котейкин сам вышел в эфир и оповестил штаб о том, что он вышел в море на «Годунове». О том, что его подвигло на это, он, разумеется, умолчал.
– Товарищ командир, на связи ПЭЖ!1 Крен приостановился, но продолжает увеличиваться. Корабль принял слишком много воды. Подвести пластырь под пробоину нет возможности – море слишком бурное.
_______________
1 Пост энергетики и живучести
Опасаюсь опрокидывания.
– Добро, – глухо отозвался Мейнкунов. – Продолжать борьбу за живучесть!
На мостик поднялся Котейкин.
– Все воюешь, Равиль Шамильевич? Корабль спасти хочешь? Людей спасай!
– Шли бы вы, товарищ контр-адмирал… – в сердцах сплюнул кавторанг. ¬– И так тошно, а тут вы еще…
Самоотверженная работа экипажа не принесла успех. Корабль продолжал принимать воду и крениться на левый борт. В конце концов Мейнкунов отдал приказ покинуть корабль и спасться, кто как может. Убедившись, что все покинули корабль, он надел спасательный жилет и приготовился занять свое место в шлюпке. Он повернул голову, последний раз взглянул на мостик, и обомлел: намертво привязанный к перилам мостика полотенцами, стоял Котейкин в полной парадной форме при кортике и улыбался. И кто его привязал?! Разбираться было поздно.