Сериал открыло утро,
в молоко добавив кофе.
Список дел перелопатив,
тело движется к сюжетам.
В них на лицах щедрость пудрой,
под которой жадность коркой,
Там одев притворства платье,
доброту приносят в жертву.
Это дар игре иллюзий
в каждодневной круговерти,
негативная оценка
проявленья сантиментов.
Это судеб мчит санузел,
в нём то ангелы, то черти
души вешают на стенках,
рассекая на сегменты.
В середине сериала
клоун пляшет на арене,
где любви непостоянство
давит клавиши органа.
Клоун для неё не пара,
от тоски он вскроет вены
в гармоничном ритме танца
ритуальным ятаганом.
Чёрный шёлк с клинка под ноги
упадёт крылом вороньим,
Змейкой заискрятся руны.
Впрочем, зритель не заметит
в синем пламени дороги
настигающей погони,
во главе штандарт фортуны
держит мрачный призрак смерти.
Сериал к концу подходит.
Снесена уже на мусор
с неба в пятнах солнца скатерть.
Фиолетит тьма намазку
в многослойном бутерброде,
посылая сон по курсу
в серебристый джем галактик
или в бабушкину сказку.
Достоверность хуже мифа,
и сознание-сказитель
Волшебства слагает соты.
В них логично и по праву
Радость побеждает лихо.
И не знает добрый зритель,
Что в сценарии кого-то
Жизнь моя – по сериалу.
И всё ж таки во фразе «одев притворства платье» в данном контексте скорее всего «надев».