Он задумывается на минуту, потом отворачивается к стене. Он достаёт из-под подушки пистолет, такой же горячий как его тело. Он прижимает нагретый его телом металл к щеке и нежно проводит по подбородку. Glock G19 9мм это его мужское. Его гибкие пальцы, которым мог бы позавидовать Рахманинов умеют сворачивать маленькие сигаретки. Ещё они могут крепко держать пистолет. Хей, ты случаем не суисайдал? Ты что на этом спал? Он хоть на предохранителе? Ты так убьёшь себя. Он прячет пистолет под подушку.
-Ты ничего не видела.
-Я вижу, что у тебя инфекция и тебе надо ехать в больницу.
Звонит его телефон речитативом из М.С. Он оживляется, хватает телефон подпевая и жестикулируя пальцами. На другом конце линии мужской голос присоединяется и продолжает в унисон.
— Хей бро, я перезвоню позже. Моя медсестра здесь. Да, спасибо, конечно. Перезвоню.
***
Мама нашла его лежащим в темной аллее недалеко от дома, истекающего кровью, с перебитой рептилией позвоночника. Он помнил удар, но не чувствовал боли. Она кричала. Как она кричала. Ей, казалось, что она слышит свой ужасный крик и соседи должны услышать и прибежать на помощь. Она ощущала реверберацию упругих волн всей анатомией своего тела. Особенно тяжело было в голове и в области лёгких. Но не было звука. Так кричат во сне. Так, наверно, кричат чёрные дельфины на Фарерских островах, загнанные на мелководье. Он знал кто это сделал. Но он не сказал полицейским. Потому что он знал, что, когда он поправиться, а он обязательно поправится, он найдёт того, кто это сделал. И он подкараулит его дождливым Сиэтловским вечером в тёмной аллее. И уже тот, другой, будет лежать на мокром асфальте смешивая горячую, солёную кровь с холодным, пресным дождём. И уже того, другого, мама и его девочка будут кричать как чёрные дельфины на Фарерских островах, загнанные китобоями на мелководье.
***
Я закончила свою работу.
-Ну вот, должно продержаться до завтра. А завтра поедешь к доктору в клинику.
-А ты не можешь прийти завтра? Мне неохота ехать в клинику.
-Нет не могу. Твоя страховка не покрывает столько визитов. И по плану, ты должен появляться в клинике два раза в неделю. Ты помнишь? Ты подписал документ.
Bullsheet—ворчит он. Тогда положи побольше марли, чтобы я не промок пока еду в машине или сижу в ресторане. Стыдно.
-надень лучше памперсы.
Он задумывается грустно: никогда не думал, что мне придётся носить памперсы. Моя санитарка по уходу взяла сегодня отгул. Ты не поможешь мне одеться?
— Конечно. Что ты хочешь надеть сегодня?
Oн помогает мне разобраться с пакетами: открой тот, который слева на диване.
Я вспарываю пакет с трусами. Маленькие белые трусики распластаны под пластиком силуэтом мхатовской чайки.
— Ты хочешь эти?
– Да я хочу эти.
– Может лучше boxer shorts?
– Нет, эти.
С неловкостью таксидермиста дилетанта я натягиваю изящные трусики поверх памперсов. Чайка умирает. Теперь очередь узенькой беленькой маечки: она будет светиться в темноте как луна на его тёмном теле.
-Что теперь?
-Baggy.
Его кожа обжигает мне пальцы.
-Нет, это невозможно. Ты весь горишь, я звоню 911?
– Не смей. Я всё равно не поеду в госпиталь.
-Но ты поедешь завтра в клинику?
-ОК.
И мы продолжаем одеваться. Его длинные руки ныряют в рукава чёрной атласной куртки с вышитыми большими буквами. Зиппер приспустить: чтобы была видна маечка. Ленточка на трусиках с такими же большими буквами выныривает из-под baggy. Да, так хорошо. Секси. Ну вот и всё. С ловкостью спортсмена, он перебирается в кресло.
-Всё, я пошла.
А кеды? — Какие кеды? С твоими отёками?
Нет он не может пойти на свидание в тапочках. Кеды с красными и желтыми языками пламени не хотят надеваться.
-Ослабь шнуровку.
Ну, наконец-то. Он хватает пачку сигарет со стола.
-Подожди, я выйду, потом закуришь.