Я прихожу. Но вдаль уходят
Друзья с поверхности земли.
Взлетают при любой погоде
Маршрутом – в эпицентр зари.
И не всегда я попрощаться
Могу под гнётом разных дел.
Во мне сидят две разных части:
В одной не смог, в другой – хотел.
По отсекающей жизнь хорде
Взлёт и паденье – сумма дуг.
Я прихожу. Друзья уходят,
Сгущая пустоту вокруг.

Дожди поспели в январе.
И по каким-то ветхим правилам
мой сон безумный кутюрье
под сплин осенний перекраивал.

Хлестал по стёклам дождь во сне,
листал грехи бездоказательно.
Вот то ли дело свежий снег:
бьёт не в лицо, а по касательной.

Остановись. Хорош дождить
зиме и мне вот так, по мелочи.
Я вознамерился дожить
до снега — долго ли умеючи.

Дождь — пустомеля. Просто он —
один из самых распоследних.
Проснусь — за дверью почтальон,
меж небом и землёй посредник,
весенний снег

Утром на работу, вечером домой,
В выходные лишь диван и геморрой.
Так идёт за годом год,
Седеет волос, и чернеет рот.

Вставай, и покидай ряды,
Где сплошь зомби и роботы!
Ромби и Зоботы!
Ромби и Зоботы!

Уходи с работы, счастье — ремесло!
Сожги диван, пока не затрясло!
Валерьянку вылей, больше не нужна,
Не ходи на пьянки, там одна «война».

Вставай, бросай тусовки — рты,
Где одни зомби и роботы!
Ромби и Зоботы!
Ромби и Зоботы!

P. S. Пожалуйста, доблестные обитатели Дуэлита,
напишите, пожалуйста, припев!

Принято. Оценка эксперта: 15 баллов.

У солнца от огня мигрень,
Не оттого ль оно зловеще
Глядит на долгий ржавый день,
Вытаскивая сор из трещин
Сует, раскаливая клещи.
На рёбрах мусорного бака
Расселись красные грачи.
И в рыжей масляной клоаке,
С горчицей, кость грызёт собака
И охрой на меня рычит.

Скромный, но со вкусом
весёленький сюжет
стал бесподобным плюсом
послевоенных лет.

Кино снимал Рязанов.
Там Гурченко поёт
с экранного показа,
как Джули Линн Шарлотт.*

От песни в сердце счастье-
невольно подпоёшь.
На Люсе в блёстках платье
фасона солнце-клёш.

Калейдоскоп планеты,
в нём зеркала любви
игрою нот и света
дают плоды свои.

Проходят быстро годы,
а также вкусы, моды.
любим киношный шлягер.
И вот уже для нас
танцуют твист стиляги,
звучит “костлявый” джаз!

Жить в ярких красках любо.
Сенсация! В кино
вихрь поднимает юбку
у Мэрилин Монро!

*В 1947 году американская актриса, певица и модельер Джули Линн Шарлотт сотворила юбку собственного дизайна “Солнце-клёш”. Эта юбка была предметом обожания у модниц.

Принято. Оценка эксперта: 18 баллов .

Позвони, напиши, если будут проблемы…
А трава по весне, чуть взойдя, пожелтела,
И увяли стихи, что казались нетленны.
Даже, если уже – отцвело, отболело,
И в твоих снах шальных,
где был я – сплошь пробелы,
И в постели, не мой, ощутим запах тела…
Позвони, напиши, если будут проблемы.

Как лампочка для мотылька во тьме
Поэзия ума является обманной.
Строфа и рифма не рождаются в уме,
Они рождаются во сне и в ванной!
Александр Посохов

Сдаётся мне: поэзии тома –
основа для творений графомана.
Заметил тёзка: Горе от ума…
Поэт хорош без этого изъяна.

Что толку посещать читальный зал,
и вязкой тишиной свой мозг тиранить?
Сосед меня намедни приглашал
компанию ему составить в бане.

Попарился в бане – и пара божественных строк!..
Ах, славный у Вани для этого дела парок!

Принято. Оценка эксперта: 24 балла .

С днём рождения, Мила!
Добра, любви, удачи и вдохновения!!!

Конечно, напиши «про плед»,
для антуража – стёганное одеяло.
Никто ж не спросит: ты его стегала или нет?
Иль в супермаркете по акции скупала
совместно с банками горошка и хурмой,
из офиса спеша к себе домой.
Про чашку чая или кофе напиши,
и не забудь «про снег» под новой год,
«сиденье у камина», «струны от души»,
про всё, что любит сетевой народ.
Пиши, пиши…ура, вперёд!
***
Я ж, знаете, без кофе тут живу,
без пледа, без свечей и чёртового одеяла.
И без того, кого, увы, лет десять я как потеряла.
И не дурите, девки, голову.
Мне кажется, я всё сказала…

Принято. Оценка эксперта: без оценки .

Мыс «Аве Мария»
Я думал, что, увядая, розы скукоживаются или осыпают землю усталыми лепестками. Но в ногах у некоторых кустов валялись целые головки, словно осень невпопад взмахнула саблей.
Конец октября. Комплекс с квартирами, купленными для отдыха, готовится к зимней спячке. Часть семей проживает здесь целый год. Их окна грустно и уныло освещают стоящие на балконах цветы и пустые столики. Скоро колючие морские ветры сметут это пиршество, а обложные дожди смоют последние крохи тепла. Возникало ощущение, что у каждого такого очага на карнизе пригрелось одиночество. И однажды капля его свалилась мне за шею, и тогда я впервые ощутил ужас и пустоту.
Подходил конец моего затворничества. Приехав в разгар кипения цветов, шума и смеха, сейчас я наслаждался тишиной и падающими листьями. И вот вдруг накатило. Тоска со вкусом безнадёжности.
Каждое утро, гуляя по ухоженной аллее вдоль моря, я замечал на каменном выступе рыбака, по виду – лет за шестьдесят. В шляпе, тепло одетый, он порою выдёргивал одну из закинутых удочек и доставал мутные водоросли. И примерно в одно и то же время к нему, осторожно ступая по камням с термосом в руках, приближалась моложавая женщина. Они усаживались колени к коленям, и появлялись не картонные стаканчики, а голубые чашечки. Я невольно согревался у их огонька, и в ушах звучал Шуберт. Так и назвал это место: «Мыс Аве Мария».
Магазины поблизости уже закрылись, и приходилось раз в три дня отправляться в город за продуктами. Дорога проходила вдоль леса, и сосны, выдыхая аромат хвои, подбрасывали под ноги шишки и иголки. Час пути пролетал незаметно.
Однажды, возвращаясь, я увидел впереди эту пару. Он, высокого роста, шёл не спеша, аккуратно и основательно переставляя ноги. Из переполненного рюкзака выглядывал батон. Она, как легкокрылый цветок, порхала вокруг него, забегая то слева, то справа.
«Ей бы пуанты!» – подумалось мне.
Расстояние между нами сокращалось. Обогнать молча казалось не очень удобным.
– Добрый день, соседи!
– Добрый-добрый, – прозвучал милый женский голос. – А мы вас видели: гуляете с блокнотом. Вы, наверно, писатель?
– Поэт, – улыбнулся я.
– Меня зовут Галя, а это – мой Виктор, – она нежно погладила ладонью руку своего спутника. Спутник молчал.
Под весёлый монолог Галины потихоньку добрались до наших апартаментов.
Попрощались тепло.
Вечером, совершая всегдашний променад, я увидел Виктора, колдующего над рыбацкими снастями.
Перебираясь с валуна на валун, приблизился к нему. В пакете с водой били хвостами несколько приличных рыбёшек.
– Здравствуйте! Не помешаю вам? Можно присесть? – я умостился чуть в стороне и стал наблюдать за поплавками.
– Знатный у вас улов! А что вы с ним делаете? – мне стало неловко от такого глупого вопроса.
– Как что? Жарим, сушим, варим. Да и не всегда такое везение. Море сегодня спокойное, гостеприимное. Заходите, угощу таранькой. По особому рецепту.
Невдалеке протарахтела рыбацкая лодка. Волны проснулись, и брызги приправили солью мои губы.
– Виктор, вам повезло с супругой, – решил сделать я комплимент. – Такая жизнерадостная, светлая. И счастливая!
Насупленное лицо Виктора прояснилось, морщинки разгладились, а уголки губ скакнули вверх.
– Вы о Гале? Так мы и не женаты вовсе, но вместе уже пять лет. И я благодарен небесам за эти годы. Не думайте, что у неё слишком смешливый характер. Она здравомыслящий, серьёзный человек. Просто скрывает страх. Страх за то, что меня может не стать.
Он подёргал леску и вытащил очередную корягу. Освобождал крючок неторопливо, скрупулёзно изучая новую наживку. Повисла пауза. Я устроился удобнее, очень надеясь, что он продолжит рассказ.
– Мы с законной женой давно жили врозь, ничего не делили и не мешали друг другу. Сын перебрался за границу. Дача стала для меня домом. Тишина, работа, электричка, ужин на скорую руку, телевизор. Казалось: живи – не тужи. Только порой – хватало сердце. И один раз прямо в цехе, а я работал мастером, мне стало совсем плохо.
Очнулся в больнице. Полумрак. На окне колышется занавеска. Из дальнего угла слышатся стоны. Промелькнуло: «Вот и конец!», и охватила апатия. Уставился в потолок, и не хотелось ни думать, ни даже жалеть себя. Да и не нужен я никому. Жене и сыну только морока. Огонь в голове разгорался всё больше и больше, а грудь погружалась в кипяток. И вдруг в наползающих сумерках я, твёрдый атеист, увидел женщину, от которой исходило сияние. Она включила свет, закрыла форточку и склонилась над соседней койкой. Там лежал пожилой человек, её отец, как оказалось позже. Ласково приговаривая, она начала обтирать салфетками его тело. Голос завораживал, сострадал. Потом, заметив мой взгляд и пустующую тумбочку, налила в стакан сок и протянула мне.
И тут я увидел её глаза! Галины глаза. И боль, озверелая электросварка, понемногу утихла.
Теперь я считал минуты. Ждал вечера. Ведь в моей жизни появился смысл.
Через неделю её отец громко вздохнул и угас. И Галя стала приходить ко мне. Я пил душистый чай и привыкал к позабытому вкусу домашней еды.
Выкарабкался. Даже продолжил работать, а дождь, снег, листопад запахли по-иному. Когда любишь, кровь меняет свой цвет.
– А вот и она!
По берегу неунывающим облачком приближалась Галина. Мне почудилось, что от неё исходило сияние. Наверно, почудилось.

В следующую осень мне вновь удалось посетить эти места. У мыса «Аве Мария» заметил одинокую женскую фигуру. Волнуясь и замирая от недоброго предчувствия, подошел ближе. Повернувшись к закату, словно пытаясь кого-то там рассмотреть, сидела Галина. Рядом мирно стояли все те же голубые чашечки.

Голос внутренний по рации,
По строжайшему секрету,
Сообщил, что в жизни этой –
Море, водка, гульки, грации
И любовь – галлюцинации.
Я проснулся и в прострации
Кофе пил, колбасил рифму
И искал на сайтах инфу,
Как купить галлюцинации
Мне по льготному тарифу.

Вот и всё.
Рок нацелится жерлом нагана.
Что ж, поэт — неплохая мишень.
Грянет выстрел,
и ты, бесконечно нагая
в невесомом весеннем плаще,

обречённо вскричишь, от страстей убегая.
Друг-Аграныч, на рану взглянув,
развернёт по инструкции тело
ногами
от дверного проёма к окну.

Поменяет оружие, выйдет неслышно
чёрным ходом, уедет в отдел
доложить, что с запиской предсмертной
всё вышло,
как хозяин хотел.

А тебе
уготована доля простая:
сохранить, или просто забыть
мой последний сценарий,
где точки расставил
наш кораблик, разбившись о быт.

Мне крутили кино
В нежных розовых красках –
Так, что верилось в сказку.
Было здорово, но
С глаз не сняли повязку.