.
— Я совершеннолетний. Понимаю.
И завтра в новый взрослый мир вступлю.
— Но ты же возраст свой не принимаешь.
— Я принимаю. Просто не люблю.
.
За тридцать. Всё. Ты взрослый, понимаешь?
Принять свой возраст – к мирозданью ключ.
— Да ладно… чо там… знаю… понимаю…
и принимаю. Просто не люблю
.
— Тебе уже полтинник назревает.
— Я лет своих нисколько не боюсь.
— Ты возраст свой никак не принимаешь.
— Я принимаю. Просто, не люблю.
.
— А детство в попе всё ещё играет.
За шестьдесят, а он, блин – к алтарю.
Да кто же так свой возраст принимает?
— Я принимаю. Просто, не люблю.
.
Восьмой десяток уж вовсю шагает.
Рок похоронен, в сердце только блюз.
— Так, стало быть, ты возраст принимаешь?
— Да, принимаю. Просто, не люблю.
.
— Мне девяносто. Пожил. Понимаю.
Пора и на стоянку кораблю.
— Прими свой возраст.
— Да, я принимаю.
Я принимаю. Просто не люблю.
.
Мне сто двенадцать. Баста. Понимаю.
— Прими свой возраст, Господом молю!
— А кто сказал, что я не принимаю?
Я принимаю. Просто, не лю…
.
© Copyright: Олег Чабан

​​Свет зеркальный: в нашей воли
выбор смысла, цели, роли.
В зазеркалье ярче краски
боли, радости и маски.
​
Амальгама – сплав, искусство.
Будоража наши чувства,
мастер к радости сердечной
приукрасит человечка.
​
Только жизнь, не справедлива
с ложью бранью некрасивой,
незаслуженно порою
то с сумою, то с тюрьмою.

Бренность здесь! Не в зазеркалье
вампиризм, исток – в морали:
не приносят людям радость
тяжкий труд, беда и старость.

​​​Вкус абсурдности: огрехи
чудаков – причина смеха.
Клоун плачет – все смеются,
если слёзы струйкой льются.

Состраданье в человеке
к сироте, вдове, калеке –
отраженье, в нашей власти
подарить им каплю счастья.

Случай, миг!  За ширмой доли,
не дай Бог, внезапной боли,
рвущей душу, и бояться
этой боли подчиняться.
​
Каждый день в борьбе, охоте,
в искушениях, заботе
взять добычу, опасаться
с насыщением расстаться.
 
Зеркала! У врат небесных
на духу признаюсь честно:
грешен был, хоть и божился.
Жил любя – гореть стремился!
​
Жизнь есть жизнь – неважно кто ты,
пепелит. И на заботы
время вряд ли даст ответы –
все ли впрок? На путь – не сетуй!

Снова дожди зарядили,
тили-тили.
Лили, да наливали,
трали-вали.
Счастье моё утопили,-
влип я!
И по делам!
Тарам-пам-пам!

Расфуфыренной матроной
время в комнату вошло,
и в моей буфетно-тронной —
неприлично хорошо.
Стало как-то всё терпимей,
веселее и добрей.
словно мир перелипили —
взяли глину поновей.
Сердце — будто из химчистки,
отканонена душа,
сам – как будто бы плечистей,
стал пружинистее шаг.
Я в привычной круговерти…
Жизнь была в гостях у смерти.

И пускай мне всего лишь семнадцать,
я наивна и верю в сказки, —
я сорву с тебя злую маску
равнодушия. И целоваться
станем мы на виду у всех.
Ты мой лев.
А я твоя львица.
—
Снова не спится.
Думаю о тебе…

.
Жили-были ШАС и Дерьмократий
(конюх ШАСа, преданный вассал),
оба те ещё оторвы, мать их!
(только кто ж тогда об этом знал)

На лугах паслась лошадка Росси,
на пшеничных и ржаных лугах.
И однажды к ней ворвались в гости
ШАС и Дерьмократий
с криком: «Ах!

Ах ты, боже ж мой, вот это лошадь!», —
восхищалась парочка барыг, —
«Что ж ты здесь одна в лугах пасёшься?
Ни свободы тут, ни фуа-гры.

А давай-ка с нами, ты, в Гейропу!
Ты поди тут истомилась уж.
Мы тебе овса дадим до жопы,
(кружевные трусики к тому ж)».

«Будешь только какать, спать и лопать» —
лили в уши благостный елей, —
«Отдохнёшь, натрёшь мозоль на попе.
Вместе-то, однако, веселей».

И губу лошадка раскатала:
«Эх, по-человечески пожить!
С друганами ШАСом и вассалом,
стало быть, навечно задружить».

И пока гоняла думу ту,
ей на морду кинули узду.
Она было дёрнулась: «Погодьте!»
— Не боись, у нас там все так ходют!

В общем, сыр-да-бор, лошадка наша
Вдруг из Росси превратилась в Рашу.
Так и не успев понять всё толком,
Обросла обязанностью, долгом.

Загоняли, бедную, до мыла…
Всё, что у неё когда-то было —
«недра-шнедра»… в общем, всякий «корм» —
стало вдруг внезапно общаком.

А она с рассвета до темна
всё «должна»…
«должна»…
«должна»…
«должна»…
Вдруг очнулась: «А идите на…!
Нахрена мне это?!
На-хре-на?!»
и копытом Дерьмократью – на!

Спрятал пряник ШАС, взметнулся кнут:
«Что за взбрыки у меня? А ну!
Это что здесь, нафиг, за дела?
Раша закусила удила?»

А в ответ звучит: «Не Раша. Росси!
Только так отныне величать!
Спрячь свою верёвочку, поносник!
Хватит! Покатались, вашу мать!» …

Ветер с листьями играет в рощах,
превращая всё плохое в прах.
На лугах пасётся лошадь Росси,
на бескрайних и родных лугах.

© Copyright: Олег Чабан

Чиполлино умер. Укатил по дороге в вечность
на троллейбусе с порванной шиной.
Я осталась раны залечивать.
Ты – снова в цель. Я – снова мимо.
Ты переваришь меня, как шашлык на майские,
и бросишь, бросив: «Не парься, детка!»
И я снова надену безразличия маску.
Я для тебя – безликая яйцеклетка.
А весна вовсю орангутанит в окна,
и сердца не унять неровный ямб.
А у меня внутри дыра размером с солнце,
которое ты выключил, уйдя.

© Мила Сердная

В тёмных подворотнях подсознанья
Не рождаются и не живут стихи.
Прячутся там с острыми ножами
Старые и новые грехи.

Им не нужно чистоты и света,
Вечных истин новорожденно-нагих,
Искренних и правильных ответов –
Это их исконные враги.

Им бы затопить болотной жижей
Наши души наполняя до краёв
Тьмой и нежеланьем разум слушать,
Утопая во грехе своём.

Стеклянность оконных взглядов
заражает своим равнодушием.
И я знаю, что вряд ли
у тебя получится не остыть.

Ты моё безысходное «бляяя»,
моё скрытное, горькое, лучшее.
И ещё я знаю: не зря
эта жизнь, если в ней ты.

Отцветает шиповник.
Между нами снова разлад.
А ведь раньше всё было иначе, ты помнишь?
Ты всегда был мне искренне рад.

А теперь тишина хладнокровно
вползает в наш дом.
Да, в общем, я не о том…
Я просто смотрю на шиповник.

в бесконечности чудо-образов
невидимкою сеет время
что-то вечное с сумки-облака
рассекая безбрежность лемехом

прорастают на лицах трещины
забиваются горла ватами
и идут похищать бога-женщину
ранним утром волхвы с лопатами

разбоченясь и разухабястясь
поднимает ярило тело
над останками счастья-радости
над невинными «я хотела»

Иконостас уже не вмещается в душу
Всё вроде правильно, красиво, но как-то не прёт
видеть его ежедневно и проповеди слушать,
и уюта от него и комфорта как в подземке метро

Грустно, печально и обидно что-то
Жду уже вторую вечность, а тебя всё нет и нет
Хочется выкинуть этот иконостас к чёрту,
И на его месте разместить твой портрет.

Я полюбил её не за красоту снаружи,
Я полюбил её не за остроту ума,
Я полюбил за её чистые глаза, за её широкую улыбку, за её смех и теплоту.
Она невинна и чиста, как только что распустившийся весенней цветок,
А я уже старый и грязный чертополох….
Я не имею права её любить, на неё смотреть..
Я могу только ей восхищаться и изредка её любоваться

Иисус с картины Леонардо
да Винчи смотрит на меня.
Я восхищён, приняв в награду
благословенного огня!

Существованье в алгоритме:
объём гармоний — в точках шар.
И завещание открыто
Бог преподносит людям в дар.

Абстрактность цветовую в формах
оставил вечности пророк.
Из чёрного, как бездна, фона
идёт божественный поток…