Когда он открыл глаза, фонарь не горел. За ненадобностью: стоял белый день. Точнее, серый, пасмурный, хорошо ещё, что не дождливый. Но прохладный. Лазарь замёрз. Ещё хотелось есть и пить. Пить, пожалуй, сильнее всего. Захваченный новизной ощущений, Лазарь не сразу понял, в чём странность. А она была в самой новизне. Холод, голод и жажда — за всю уйму времени, за всю проведённую в аду вечность он их ещё ни разу не ощущал. Единственное физическое ощущение, не считая воображаемых мелочей, — боль в сбитых ногах. Которой теперь не было. Лазарь в испуге посмотрел. Всё в порядке. Ноги как ноги. Босые, целые и даже чистые. Таким болеть незачем. А вот в пояснице немного ломит — то ли от холода, то ли от долгого сидения в неудобной позе. А это значит, что пора вставать и расхаживаться. Кряхтя, он повалился на бок, встал на четвереньки, с трудом разогнул затёкшее тело. И тут же застыл, поражённый окружающим видом.
Пятачок с фонарём был вписан в обширное пространство типового двора, окружённого типовыми панельными — как бог-ходики — девятиэтажками. Такими же серыми, как небо над головой. Похожих фонарей на этом пространстве было натыкано вдоволь. Лазарю достался самый отдалённый, возле мусорных контейнеров. Ну да, усмехнулся он, наше место завсегда на свалке истории. Вот только выглядела эта свалка подозрительно чисто. Ни клочка, ни осколка, ни лужицы. Даже бутылок из-под пива, обычно заботливо оставляемых бомжам возле контейнеров, — и тех не было. И сам двор выглядел совершенно безжизненно. Вроде всё на месте. Машины, припаркованные где попало, потому что не помещаются на пятачке, выгороженном четверть века назад. Такого же четвертьвекового возраста детская площадка с наполовину снесёнными качелями, от которых только металлические стойки торчат. Газоны вдоль домов — где с чахлой травкой, где густо засаженные цветами и кустами, где осенённые вымахавшими до четвёртого этажа тополями. Мусорные контейнеры эти самые… Чего-то не хватало. Людей нету, понял Лазарь. На дворе день, и на детской площадке должны копошиться либо малые дети под присмотром родителей, либо лихая подростковая компания. Вдоль домов должны прогуливаться бабушки, обсуждая последние дворовые новости и жалуясь на отсутствие скамеек. И должны ходить по своим взрослым делам люди в расцвете сил, кто на работу, кто с работы, кто просто срезать путь через двор. Не было никого. Никакого движения и никаких звуков. Впрочем, был звук: откуда-то из-за домов доносился невнятный басовитый гул городского движения. Лазарь покрутил головой, определяя, откуда гудит громче, и пошёл на этот гул.
Соседний двор оказался таким же типовым и почти таким же безжизненным. Ещё проходя между домами, Лазарь увидел вдали выезжающую со двора машину и поспешил следом, радуясь хоть какому-то движению. Но прочие машины были неподвижны, и так же безлюдно и свободно от мусора было пространство двора. Узкий проезд в дальнем углу вывел Лазаря на широкую улицу, столь же безлюдную и неподвижную, как дворы. И почти так же плотно заставленную припаркованными машинами. Гул доносился слева, где метрах в двухстах за красным глазом светофора двигался поток машин. Лазарь устремился к перекрёстку. Из потока навстречу ему вывернули серебристо-серая иномарка и следом за ней грузовичок. Лазарь, завороженно глядя на смену огней светофора, только краем сознания отметил странность иномарки, но в чём эта странность, так и не сообразил.