На перекрёстке ощущение странности усилилось. Лазарь растерянно потоптался, покрутил головой по сторонам. Вот сейчас кого-нибудь найдём и спросим… Тут он понял, в чём странность. Машины шли по проспекту плотно и неудержимо, а людей на тротуарах не было. Совсем. Пусто-пустынно. Антиутопия из американской жизни. Говорили, там в каких-то городках даже тротуаров нет, все только на колёсах. Ладно, раз язык, то бишь, устная речь, нам пока не помощник, попробуем письменную. Лазарь поискал на ближайшем доме табличку. Ага, вот: проспект Мира. Знакомое название. И абсолютно неопределённое. Где угодно такая улица может быть. В родном городе, откуда отправился в это путешествие, тоже была, кстати. Лазарь сглотнул. Желудок настойчиво требовал еды, слюна во рту была густой и горькой. Ещё раз осмотрелся. По-прежнему ни души. Мысленно бросил монетку и зашагал вслед за железным трафиком.
За спиной осталось не меньше десятка перекрёстков со светофорами — Лазарь их бросил считать почти сразу. Времени прошло час или даже больше. По дороге он толкался в попадавшиеся по дороге магазины. Безуспешно. Двери закрыты, внутри темно, витрины пустые. Если бы хоть в одной было зазывно выставлено съестное, Лазарь бы точно попытался расколотить стекло. Повезло предусмотрительным владельцам.
В небе, так и остававшемся ровным и серым, что-то всё же происходило. Сначала Лазарь решил, что согрелся от ходьбы, позже понял, что воздух ощутимо нагрелся. Пижамная рубаха между лопаток ощутимо намокла. Есть уже не хотелось — только пить. Язык словно разбух, и кончик его торчал между пересохших губ. А город так и оставался совершенно безлюдным. Машины двигались по проспекту неудержимым потоком, а людей не было. Ни навстречу не попадались, ни в попутном направлении, ни на другой стороне. Ни на что, кроме чуда, не надеясь, Лазарь поднял руку. И чудо произошло. Из потока вырулила баклажанная «девятка» и причалила метрах в пяти. Лазарь, сам себе не поверив и отбивая пятки об асфальт, кинулся следом, распахнул дверь и, нагибаясь заговорил:
— Извините, прошу прощения… — язык ворочался с трудом. Лазарь тщетно облизнул губы, — за идиотский вид. Подскажите, пожалуйста… — он, наконец, нагнулся достаточно, чтобы оглядеть салон, и в ужасе замер. За рулём никого не было. И вообще в салоне никого не было. Пустота была.
— Извините… — Лазарь растерянно отпустил дверь, она захлопнулась сама собой. Машина отчалила и влилась в общий поток. Лазарь беспомощно оглянулся и увидел своё отражение в витрине тёмного и пустого магазина. Человек в пижаме с бледным, растерянным и перепуганным взглядом, всклокоченные редкие волосы. Один-одинёшенек. За его спиной катится поток разномастных и разнокалиберных машин. Пустых абсолютно, включая водительские места — это в отражении было хорошо видно. От потока отделился и, тормозя, выкатился из поля зрения автобус — тоже совершенно пустой. Послышалось шипение воздуха. Лазарь повернулся на звук. Автобус постоял с распахнутыми дверями возле павильончика остановки, захлопнул с шипением створки и укатил. Лазарь провожал его глазами, пока тот не затерялся в потоке.
Это ад, сказал себе Лазарь. Это продолжение ада, которое я сам себе придумал. Я даже песню эту знаю, только там асфальты мокрые были. Наверное, после дождя. Может, и здесь дождь пойдёт? Парит основательно. Вот только когда… А может, мне надо только… Лазарь зажмурился и заткнул уши, чтобы ни вид, ни шум не отвлекали. Тёплый послегрозовой грибной дождь, его капли на лице подруги, он их аккуратно снимает губами, вкус соды и солнца на языке.
— Сода-солнце.
Ничего не произошло. Лазарь представил, какой вкус был у капель.
— Сода-солнце! — снова ничего. — Дождь! Ливень! — он подождал ещё минуту и закричал изо всех сил. — Сода-солнце!