— …И тогда я создал эту планету.
        — Так вы — бог?
        — Ну что вы! Бог — тот, кто создал меня.
                        Из фильма

        Здесь каждый из нас прихожанин и бог.
                        Андрей Королёв

        Мы – Земля. Мы люди чистилища.
                        Михаил Анчаров

    Ангелам-хранителям Любе Панасенко и Вере Колычевой

Вначале был силуэт. Очень смутный — белая фигура на белом фоне и пятно лица. Подумалось — доктор. Наклонился и смотрит, как я тут в себя прихожу. Ну да, доктор, вон и стетоскоп на шее висит. Потом стали просыпаться другие чувства, а с ними понимание: что-то не так. Не было привычного уже писка кардиомонитора. Не было датчиков на теле и присосавшейся к руке капельницы. Не было незаметного почти, неуловимого и в то же время неистребимого характерного больничного запаха. А ещё не было жены. Все десять больничных дней она была рядом, неотлучно. И когда накатил второй приступ — тоже. Он услышал долгий пронзительный писк кардиомонитора, увидел её расширившиеся от ужаса глаза, попробовал сказать «Прости». А когда понял, что перекричать аппарат не сумеет, попытался хотя бы улыбнуться. И вот открыл глаза, а жены нет. И это означало, что дело плохо.
Потом до него дошло, что он вообще-то стоит. Как был, в больничной, хотя и свежей, купленной стараниями жены, пижаме, босиком. Ногам было мягко, тепло, как-то очень уютно. Он собрался и сфокусировал глаза. Комната без мебели. Без окон и дверей, без светильников, и в то же время светлая. Вроде бы небольшая, но в то же время просторная. Пол зелёный, непонятно из чего сделанный — линолеум не линолеум, ковёр не ковёр, ни на вид, ни на ощупь не определить. Боковые стены и потолок такие же успокаивающе зелёные. Стена впереди — белая, даже ослепительно белая, приходилось щуриться. Тянуло посмотреть, какого цвета стена за спиной, но непонятный невнятный страх не пускал. Он сосредоточился на белой фигуре. Вполне человеческого вида, мужчина, сухощав, не низок, не высок. Одет во что-то типа пижамы и тоже босой. Приятное смуглое лицо, тонкий прямой нос, доброжелательная улыбка на пухлых губах эпикурейца. Жёсткие тёмные курчавые волосы, прикрывающие высокий лоб. Глубоко посаженные тёмные глаза с запрятанной на дне лукавинкой. Взгляд умный, внимательный и выжидательный. Теперь ясно, что на шее у визави не стетоскоп, а ключ — большой, старинный, бронзовый. Такими отпирали толстые дубовые двери в рыцарских замках и боярских палатах, с силой проворачивая в замке обеими руками. Ключник, стало быть. Интересно, где здесь дверь к этому ключу?
— Добро пожаловать, — сказал, наконец, ключник.
— К-куда? — осмелился поинтересоваться он. Хотя подозрения уже были, и очень сильные.
— Я думал, ты помнишь, — ключник выдержал паузу и, не дождавшись ничего, кроме полного непонимания, продолжил. — Ладно, бывает. Ну хоть что-то ты помнишь? Имя своё, например.
Он кивнул.
— Ну так скажи.
— Ла… Лазарь, — на самом деле по паспорту он звался совсем по-другому, а Лазарь — псевдоним. Лазарь Зевади — это имя стояло на обложках четырёх книг, на страницах газет и журналов. В Сети его тоже знали под этим именем. А по паспортному — только близкие знакомые и жена.
— Лазарь, — удовлетворённо кивнул ключник. — Хорошо. Род занятий?
— Всякое было. Клерком, продавцом, сторожем, газетчиком…
— Главное скажи, — направил ключник.
— Поэт, — Лазарь неожиданно смутился и покраснел, словно пойманный за стыдным занятием.
— Поэт, значит. Это хорошо, — в руках у ключника откуда ни возьмись появилась тоненькая книжечка. Лазарь её сразу узнал. Первый самиздатовский сборник из десятка стихотворений, отпечатанный на ротапринте тиражом в два десятка экземпляров. Именно малость тиража тогда спасла да сами стихотворения. Хотя…