Лазарь обернулся, сам ещё не зная, зачем — то ли погрозить, то ли просто рукой махнуть. Со всех сторон была та самая непроглядная ослепительная чернота. Врата то ли сразу же закрылись, то ли вообще находились в другом измерении. Второе вероятнее, подумал Лазарь. Страх остался в комнате, рядом с Франсуа, а здесь, когда всё произошло, накатило ледяное спокойствие. Никаких эмоций, только логика.
В этом аду не было ничего. Совсем ничего — полная пустота. Не было ни жара, ни холода. Не было ни одного светового кванта. Не было ничего ощутимого на расстоянии протянутых рук. Не было опоры под ногами. Странно, но не было и ощущения невесомости, вестибулярный аппарат не паниковал. Поразмыслив, Лазарь решил, что в загробном мире этот аппарат просто без надобности, потому и выключился. И стал соображать, что делать дальше.
Получалось, что двигаться куда-либо он здесь не может. Попробовал перебирать ногами — результата не ощутил. Ни отдачи, ни ориентира. Влип. Крепко и надолго. Висеть ему в этой пустоте с самим собой наедине неведомо сколько. Это при условии, что в окружающей пустоте есть хотя бы время. А ведь и его может не быть. А если так — что это значит? Значит — навсегда один в этой пустоте со своими мыслями и воспоминаниями. Хотя если времени нет, то почему я шевелюсь? Почему не застыл вместе с пустотой? Может, у меня, как у часов, есть какой-то запас автономного хода? И что будет, когда он закончится?
А что вообще может быть, когда нет времени? Когда вообще нечем определить это «быть». Когда невозможно отличить «сейчас» от «чуть позже» и «чуть раньше», потому что все мгновения одинаковы. Нет, вру. Если есть мгновения, то есть и время. А тут одно бесконечное мгновение, и тьма над бездною безвидна и пуста, и невозможно ничего сделать, потому что мушка в янтаре схвачена намертво и двинуться не может. Даже бог прежде сотворения света должен был вначале придумать время. Нет, опять не так. Никакого «вначале». Бог и есть время.
Лазарь представил бога в виде огромных ходиков. Шестерёнки размером с солнечную систему каждая, гири из чёрных дыр величиной с туманность Андромеды, маятник из тёмной материи. Хихикнул нервно: всё, дожился, воображаю сущности, которых никто никогда не видел.
Маятник ходил медленно — один взмах в месяц, а может, в год или ещё дольше. Лазарь не беспокоился: если в запасе вечность, торопиться некуда. Немного смущала форма маятника. Небольшой личный опыт, поддержанный множеством впечатлений от просмотренных кинофильмов и фотографий, говорил, что груз на маятнике часов — ходиков или напольных — чаще всего бывает круглым, этаким тяжёлым металлическим диском. Маятник Фуко, виденный в ранней юности, формой был больше всего похож на свёклу или редиску — тоже круглый, короче. А эта блямба из тёмной материи напоминала полумесяц с обломанными концами. Непривычная форма и в то же время смутно знакомая. Словно когда-то во сне видел. Или не во сне?
Когда маятник в очередной раз прошёл над головой, и Лазарь почувствовал шевеление волос на голове — тяготение большой массы дотянулось — и понял, что маятник прошёл чуть-чуть, на долю миллиметра, но ближе, чем в прошлый раз… Тогда он вспомнил. Маятник инквизиции из рассказа Эдгара По. Тот самый, что медленно опускается и перепиливает жертву. Дёрнулся в ощущении полной безнадёжности. Ну да, нету здесь крыс, да и не спасут они. Безопорность держит на месте крепче любых ремней. Хорошо было Архимеду, подумал Лазарь. Мне бы не мир перевернуть — себя за волосы вытащить. Ну не барон, извините… и волос маловато…