Попробую новый формат выкладывания больших текстов. В онлайне их всё-таки читать тягомотно, поэтому качайте отсюда. А здесь для затравки помещаю фрагмент.

— Всякому чуду своё время, — сообщил Изя.
— Чего? — я клюнул носом и проснулся.
Этот вечер у нас выдался не вполне обычным. Мы оба закончили день непривычно рано, даже солнце ещё стояло высоко. Не знаю, что подгоняло Изю, я же торопился проверить — сохранил вездесущий господь мою куртку или не потрудился. К моему большому счастью — сохранил, так она себе и лежала на солнышке, покрытая мухами в несколько этажей. Эти мухи поначалу не желали разлетаться, зато прямо вскипели, когда я пуховик как следует встряхнул. Изя сменил мне повязку, удовлетворённо отметив, что назавтра она уже вовсе не потребуется, а потом извлёк откуда-то тетрадь с карандашом, устроился на чурбачке и принялся что-то азартно строчить. Пошатавшись без дела минут пять, я сделал правильный вывод, что обязанности кашевара в этот раз возложены на меня. Получилось не так вкусно, как у Изи, но быстрая лапша, приправленная томатным соусом, была вполне съедобна. По крайней мере, для меня. А потом я поставил на огонь чайник, который господь сегодня послал Изе. Всё время, пока я копошился вокруг костра и, не особо стесняясь, снимал пробу с лапши, Изя продолжал строчить в тетради, совершенно не обращая на меня внимания. Я совсем уж было хотел поинтересоваться, где господь такие дары посылает, но понял, что Изя отшутится или намекнёт на неприкосновенный запас. Он и к лапше-то не сразу притронулся, только поблагодарил радостно. И на приглашение к чаю тоже сказал извиняющимся тоном:
— Спасибо, я чуть попозже…
И продолжил свою писанину. Мои дела закончились, Изя был занят своими, вечер был тих, и я помаленьку начал было задрёмывать. И тут он меня разбудил.
— Чудо должно созреть для того, чтобы люди его увидели.
— Что-то ты чудеса меряешь, как овощи. Господь не обидится?
— Он не обидчив. Но про овощи ты хорошо… Более правильно так — люди должны возвыситься до понимания чуда, чтобы его увидеть. Да?
— Ты вообще о чём?
— Я всё хожу и огорчаюсь, как много чудес остаются неувиденными и непонятыми. Ладно обыденные чудеса, которые часто случаются, они просто примелькались, но ведь даже великие чудеса — и те порой остаются неоценёнными. Вот доказал Перельман гипотезу Пуанкаре или Уайлс Великую теорему Ферма — это же великое чудо! Все, кто в Господа верует, должны бы неделю Его благодарить за эти великие прозрения. А оценили только математики.
— Кто кого доказал? — тупо спросил я. Часть фамилий была мне смутно знакома по прошлой жизни.
— Перельман.
— Это который «Занимательная физика»?
— Даже не внук. Я бы его к лику святых хоть сейчас причислил. Ты представляешь — он живёт как раньше старцы пустынники жили. Ну, почти как старцы, всё же не в ските, а в городской квартире. Но от миллиона долларов за доказательство отказался. Чтобы деньги думать не мешали. Старцы ведь в пустыни уходили тоже затем, чтобы им суета мирская не мешала думать и прозревать.
— А он-то что прозрел?
— Господь послал ему прозрение доказать всем, что мир на самом деле круглый. Сто лет никто не мог доказать — а Перельману Господь послал такой дар. Ведь чудо! А теорему Ферма вообще три с половиной века доказывали. Помнишь, о чём?
— Про пифагоровы штаны что-то? — с трудом припомнил я.
— Ага. О том, что они только плоскими могут быть. Три с половиной века! Представляешь, какое великое прозрение? Какое чудо! А люди просто не заметили! Ещё три века пройдёт, пока оценят по-настоящему.
— А если нет?
— Вот и я боюсь, — горестно вздохнул Изя. — А ведь Господь сотворил человека, чтобы тот думал, я в этом уверен. Иначе зачем же Он дал человеку разум?
— Чтобы славить и поклоняться, — предположил я.
— Для этого разум не нужен, — Изя снова вздохнул. — Даже вреден. Разумный человек нет-нет да и задумается. Засомневается, смысл понять захочет. А славить и поклоняться можно только бездумно.