Клоп

На практику меня отправили в соседний город. Заманчиво оторваться от домашнего стола, зауважать себя и поплыть по течению. Нас, восьмерых однокурсников, поселили в двух комнатах недалеко от центра. Зелень и фонтаны не спасали от постоянной гари, съевшей широкие улицы. По субботам в парке на танцплощадке кипели страсти  и складывалась чья-то жизнь. С первой зарплаты в центральном гастрономе купил маме самых дорогих конфет, а в ювелирном часы-браслет.  Со временем обарахлился, пошил рубашку в георгинах, заказал брюки. В общем, всё путём. Правда, доставал скользящий график. Все гуляют, а ты тащишься на родную проходную. Да ещё – вечное желание съесть чего-то, и побольше. Незаметно прошмыгнули полгода с хвостиком. Скоро к отчему порогу.

Завод оказался огромным. По периметру трамваи тарахтят, троллейбусы спотыкаются. Со всех сторон кварталы жилые подступают. До главного проспекта рукой подать. Попал в горячий цех. Газ и пыль, на лицах респираторы, глаза порезанные, ресницы – крылья чёрные. В смене вкалывало человек пятьдесят-шестьдесят. Четверть – женщины. Тётеньки, в основном одинокие, приобняв, сынком величали. При этом норовили выпуклостями за живое зацепить. Мужики, по большей части алкаши, папиросами угощали и на мой отказ одобрительно по плечу похлопывали. Лишь Кеша, по прозвищу “Клоп”, грациозностью бугай, каких поискать, каждый раз доставал меня. То смазки в рукавицы натолкает, то руды в куртку сыпанёт, то окурок в стакан воткнёт, мол, не хрен бросать где попало. Сделает пакость и хихикает дискантом, кастрат ехидный. В принципе – слияние с рабочим классом прошло успешно. Поначалу давали работу полегче, а потом мастер засёк, что у меня голова шурупит и руки растут оттуда, откуда надо, взял и отправил меня течки обводные под горнами обваливать. Так и остался там на всё время. Притёрся, притерпелся. Вот и сегодня, в свою последнюю ночную, прошуровал жаркие спёкшиеся торосы и поднялся наверх кипяточку хлебнуть. Чайная находилась средь огнедышащих змей-горынычей. Раза три заваривали чифирь, и бригада из 5-6 душ неспешно потягивала напиток, добавляя в сахар анекдоты. Но вкусить радости не довелось. На пути стоял Клоп, держа лапищей черенок комсомолки, совковой лопаты безразмерной площади. На треугольной голове кое-где рыжела растительность. Давно, видно выглядывал.

– Получи, – ткнул инструмент, – и к бугру топай (бригадиру). Злорадно осклабился:

– Послужи обществу напоследок!

Бугор, молчаливый, с вечным бычком в зубах, вбивал гвоздь в дверь туалета.

– Стояк засорился. Дежурного водопроводчика нет. Завтра откупорят. Пока подручными средствами обходитесь.

– Всего и делов-то! Да тут сортир где угодно устроить можно. Условия шикарные.

Закончив возню с планкой, он повернулся ко мне и сказал:

– Пошли.

Опустились на этаж ниже. Вступили в полумрак. Мне стало скучно. Командир молотком ткнул в дальний угол:

– Наш участок. Год не убирался. Ноябрьские скоро. Лампочки вкрути. Да не забудь – низковольтные. Шланг подсоедини. Чтоб до утра блестело, как у кота…

Недоговорил, ушёл.

Ну, и кучугуры! Гималаи, Кара-Кумы! Мелкое железо и графит пеленой болтаются, вакуумные рукава бомбовозами на взлёте ревут, от жары под каской уши бантиками сворачиваются. Пахать и пахать! Взял флаг в руки и с песней – вперёд! Корячусь. Пот струится, соль на робе полосками высыхает. То, что должно у кота блестеть – мылом покрывается. В бане отмоюсь, отстираюсь. Дерюгу при расчёте вернуть полагается, обходной подписать.

И тут вижу: Клоп без куртки трусцой ковыляет. Шатун перепуганный. На соседнюю делянку пристраивается. На штанах суконных, термостойких (сами по себе стоять могут) верёвку  развязывает  (на ремень не заработал?). Потом трико спортивное и труханы дырявые

скидывает. В темноте только ляшка его портянкой белеет.