Холодная была вода –
и горло заболело.
А пил бы водку – вот тогда
оно бы уцелело.
Ты глянь на воду в микроскоп:
какой там нет хворобы.
А водка глушит прямо в лоб
все вредные микробы.
Холодная была вода –
и горло заболело.
А пил бы водку – вот тогда
оно бы уцелело.
Ты глянь на воду в микроскоп:
какой там нет хворобы.
А водка глушит прямо в лоб
все вредные микробы.
Иногда читаешь стих — и ловишь себя на том, что не можешь представить ни одного предмета. Всё обтекаемо: в чувствах — туман, в образах — пар, в словах — сплошная погода. Лирический герой весь из аллюзий, не ест, не пьёт, не сидит, не встаёт. Он не живёт — он витает.
Я не против метафоры. Когда она точна — она как молоток: ударил, и сразу ясно, где гвоздь. Но когда их слишком много, когда они громоздятся друг на друга, как хлам на чердаке, — становится душно. Читаешь строку, и кажется, что поэт всё время смотрит в зеркало, а не в окно.
А хочется гвоздя. Слова, в которое можно ткнуть пальцем. Вещи, за которую можно зацепиться. Пусть это будет ржавый гвоздь, неровный, но настоящий. Кусок хлеба вместо «символа утраты». Кружка с недопитым чаем вместо «памяти, что греет».
Я не говорю, что поэзия должна стать бытовой. Я говорю, что поэзия должна остаться осязаемой. Чтобы в ней была не только мысль, но и поверхность. Текст, к которому можно прикоснуться — и не обжечься пустотой.
Пусть не звучит красиво. Зато звучит как правда. А правда — хороший материал.
Есть тексты, после которых хочется помолчать. А есть — после которых хочется спросить: зачем?
Не в смысле «почему так плохо». Плохо — это живое. Оно может раздражать, злить, вызывать спор. Но есть другое — когда читаешь и не можешь зацепиться ни за одно слово. Ни образ, ни ритм, ни мысль не оставляют следа. Ни злости, ни нежности, ни даже лёгкого отторжения.
Это не пустота — хуже. Это нейтральность.
Стих, который просто есть. Словно его родили без любви и выпустили в свет по инерции. Хорошо выстроен, гладкий, аккуратный. Но как будто написан в помещении без воздуха.
Не хочу казаться тем, кто требует «разрыва аорты» в каждом тексте. Иногда тишина важнее крика. Но и в тишине должно быть напряжение. Ощущение, что ты на что-то наткнулся — на мысль, на боль, на попытку.
Когда этого нет, остаётся один вопрос: зачем вы это написали?
И заодно второй: зачем мы это прочли?
На дне хрустального бокала
Читаю в винной мути записи:
«Пил лужу – показалось мало,
Пил море – не хватило закуси»
Окна – монахи.
Жизнью живут особенной.
Шторы на них. Тяжелы их взмахи,
– это ризы, подбитые соболем.
Капли дождя на стекле праздном
Очень похожи на капли водки.
Смотрите, какой этот мальчик проказник –
не признаёт филиокве!
30.04.2025 г.
Мужик, ты в сердце ранен?
Так незачем орать.
Вот как дойдешь до грани –
научишься стирать.
И мыть полы и штопать
дырявые носки
и в интернетных топах
раскладывать стихи.
На дуэль собрался, но
Угодил ногой в говно.
И признать свою победу
Тут же требует оно.
Растерялся и судья:
«Как тут быть, не знаю я.
Ведь говно не дуэлянт, а
Это лишь субстанция».
Но говно пищит: «Ага!
Победило я врага.
Поглядите, у героя
В чем бойцовая нога»
И при этом так смердит,
что любого убедит:
Вонью даже великана
Непременно победит.
Нет, я к полам отнюдь не равнодушен.
Ведь это дело надо понимать.
Бывает, что подводит и на суше
непрочная и хлипкая кровать.
И коли не обрушится под нами,
всерьез нарушив кайф тебе и мне,
По скрипу все равно соседи знают
то, о чем завтра наскрипят жене.
О как заразы этой скрип порочен.
И сдерживаюсь я, как идиот.
Надежней пол. Он молчалив и прочен.
Он нас не выдаст и не подведет.
На одуванах, вроде,
пчелы, как в огороде.
Только вот есть вопросы:
может быть это осы?
Без опаски даже шагу
в двор я сделать не могу..
Кто-то комкает бумагу
и бросает на снегу.
А бумажками прикрыты
нехорошие следы.
Там где кучки в снег зарыты,
что наступишь – жди беды.
Как по минному по полю
пробираюсь по двору.
Был бы я хоть снайпер, что ли,
у крыльца б засел. К утру
отловил того б анчуту,
что крадучись, словно вор,
с туалетом перепутав,
нам загадил целый двор.
Нет, я этого бы гада
не разил бы наповал.
Соли бы двойным зарядом
жопу отполировал.
Спозаранку напьюсь гомыры
Жадно, словно не пил сто лет,
И появится в этом мире
Апокалипсиса конь блед.
Все условности лучше к черту,
И понятия — ни в дугу
Я, возможно, еще не мертвый,
Потому что бухать могу.
Хорошо. На столе гомыра.
Ничему не смутить меня.
Только носятся по квартире
друг за дружкою два коня:
Белый с черным. Видать, прекрасно
Им в квартире моей дышать.
Но вчера мне белое с красным
Все ж не надо было мешать
Проснулся я в прекрасном мире,
где все заботы — пустяки.
Хотишь — играй себе на лире,
хотишь — кропай свои стишки.
Нет ни бандитов ни налогов,
зато полно жратвы любой,
да и зеркал везде так много —
любуйся хоть весь день собой.
Нет ни газеты, ни анкеты.
И не идет нигде война.
Но присмотрелся: что же это? —
ведь там, представьте. туалетов,
сортиров то есть — ни хрена.
Меня не взять на абордаж,
не поняла, дурында?
И не входи привычно в раж,
не то получишь в рынду.
Поди вон парус постирай.
И больше мне ни слова.
И якоря поубирай.
А то получишь снова.