Все персонажи живы-здоровы,
некоторые даже очень упитанны,
действие происходит в гос.организации

Кресло под Брюханом шаталось. Он это остро ощущал. Ощущал и сопротивлялся. Сопротивлялся, как мог, всеми силами своей мелкой душонки. Для стабилизации положения Брюхан использовал все возможные и доступные ему средства: сплетни, зависть, унижение предполагаемых ближайших конкурентов, провокации, интенсивное вылизывание мягкого места начальству, распалял застарелую вражду между соперничающими, работоспособных нагружал работой «под завязку» и они, в конце концов, не справлялись, амбициозным «подрезал крылышки» и прочее. В общем, Брюхан твёрдо усвоил известную латинскую поговорку: «Divide et impera», правда, ему было неизвестно откуда она происходит. Хотя, для того, чтобы пользоваться молотком, не обязательно знать, как он был изобретён.
Наконец, у Брюхана оставалось последнее средство – подготовить себе благодарного приемника, который был бы «всем обязан» и держал бы Брюхана вплоть до выноса «вперёд ногами» на рабочем месте. Ну, а если повезёт, и удачно сложатся обстоятельства, уступит через годик-другой вновь Брюхану лакомое местечко. Власть и почёт – вожделенные плоды для Брюхана. И, желательно, кушать эти плоды под звон и шуршание денег. Деньги Бюхан любил. Приемника Брюхан выбрал неудачного. Тот тянул с обязательствами по работе и кормил обещаниями «скорых побед» лет пятнадцать, хотя ж*** лизал покровителю исправно. Впрочем, возможно, это был хитрый стратегический план «самого».
В людях Брюхан абсолютно не разбирался. Хотя, кому из обладающих хоть маленькой толикой власти это мешало? Страшная сила – административный ресурс. Основным методом правления Брюхана был кнут и страх. Он не понимал, что подчинённых нужно хоть редко, но хвалить за достижения. Брюхан часто использовал слово «мотивация», но, вероятно, папаша его в детстве мотивировал исключительно ремнём. Папа Брюхана был солдафоном. И этим всё сказано. В своей автобиографии Брюхан (не без удовольствия) непременно отмечает, что «отец занимал серьёзную и достаточно ответственную должность». Про мать Брюхан никогда не упоминал, словно отец родил его «от святого духа». Видать, была причина.
Сотрудники боялись всего: увольнения, проверок, аттестаций и проч. Этот всеобщий ужас регулярно поддерживался слухами о сокращениях, увольнениях, «урезаниях», оптимизациях, реорганизациях, реформах и проч. Брюхан постоянно употреблял слова: «компетентность», «высококлассные специалисты» и так далее, но в таком контексте, что все понимали свою ничтожность, некомпетентность и ненужность именно себя здесь, на этом рабочем месте. Понимали незначительность и тщетность выполняемой ими работы. «Вы, конечно, высококлассный работник, но таких у нас много»; «Нас всех скоро уволят»; «Мы становимся не нужны»; «По нормам на месте трёх должен работать один» и проч. Ощущение «последнего дня Помпеи» не покидало людей годами. В конце года следовали отчёты о «личных достижениях». Какими бы ни были те самые достижения, их бывало всегда недостаточно относительно великих свершений Брюхана. И если случалось, что молодой сотрудник в два года делал то, что Брюхан смог только к пенсии, становилось понятно, что работает выскочка последний месяц.
Все, какие бы ни были победы Брюхан приписывал себе. Мол, случились они благодаря его тонкому и чуткому руководству, его таланту и связям. Особенно связям. Кстати сказать «великие связи» ограничивались старшим братом, работавшим в той же организации, выпивохой, краснобаем и порядочным филоном. Любимым занятием которого было сбрасывать всю работу на подчинённых, кои у него тоже были.
Брюхан любил собрания под своим председательством. Любил, когда его слушают и внимают. Особливо ему нравилось «распекать», «указывать на недостатки», отмечать «не выполнено в срок» и нравилось «теребить» за невыполнение сотрудником заданий, а задания давать такие, что выполнить их было «в срок» невозможно. Иногда Брюхану приходилось молчать. Ну, вот бывают такие ситуации, когда приходилось. Тогда лицо Брюхана наливалось пунцовой краской, он пыхтел, надувал щёки и смотрел вниз.
У Брюхана была своя особая классификация наук. Согласно этой классификации, делопроизводство было наукой (он так и говорил) и, вероятно, оно занимало позиции науки фундаментальной. Любимым делом Брюхана было править служебные записки. Он лихо поправлял в них абзацные отступы (не дай бог, не полтора, а два сантиметра), менял слова на синонимы. Слово «служебная», в зависимости от настроения Брюхана, и, (конечно же!) согласно «правилам делопроизводства», писалось, то исключительно заглавными, то прописными, то с заглавной, но прописными буквами. Оно, в зависимости от того выспался Брюхан или нет, могло стоять в середине страницы, справа или слева, через абзац, два или без абзаца по отношению к основному тексту и так далее… Креативность Брюхана не знала предела. И, как апофеоз её, в один из дней, он объявил, что нужно писать не слово «служебная», а слово «докладная»! Но и с этим, таким ёмким названием приходилось повозиться точно так же. В результате, вместо того, чтобы реально решать какие-то проблемы и рабочие вопросы, задачей сотрудников являлось «правильное» составление бумажек, кстати сказать, имевших «внутреннее» хождение. Порой даже мелочная проблема становилась непреодолимой. А, ведь, Брюхан мог её разрешить одним «росчерком пера». Мог, но не хотел. Потому что такая канитель вокруг его персоны поднимала собственный авторитет Брюхана в собственных же глазах. Кстати сказать, если бы Брюхана и не было, эти проблемы легко бы решались. И без его «высочайшей подписи». Что случалось раз или два за всю историю правления. Нужно сказать, в отсутствие Брюхана замещающий человек (вероятно по незнанию) всё «пропускал». Но, поскольку, Брюхан пост покидал редко, неохотно и ненадолго, то дела двигались туго.
Со «внешним миром» контактировал исключительно Брюхан, пресекая всякие чужие на то попытки. К примеру, если кто-либо собирался отправиться на стажировку по собственной инициативе. И, если такое чудо случалось, такой «отчаянный» преодолевал-таки барьер правильного написания соответствующих бумажек, то ему строго объявлялось, что направлять кого-либо куда-либо имеют право только высоко стоящие органы (тут не понятно, какие, может, даже сам Бог срочной депешей). Это отлучка работника может случиться только в том случае, если (как в той сказке) в одну ночь сотрудник выполнит всю работу, расписанную ему на месяц вперёд (как минимум). Ну, или найдёт себе в замену дурака, который без оплаты будет делать и свою и чужую работу. Таковых, понятно, не находилось.
На словах же Брюхан не переставал криводушно твердить, что сотрудники сами должны что-то «пробивать», «контактировать», «двигаться» и т.д. При этом, понятно, что полным идиотом он не был и знал, что ресурсов у трудяжек-то нет. Ну, что-то вроде: «У собаки цепь – метр, а миску поставим за два метра».
Брюхан по-своему видел и дружбу, и корпоративное единство. Оно, в основном, выражалось в совместных застольях (после официальных заседаний-совещаний) по праздникам и в знаменательные дни. Иногда, не без спиртных напитков. Хотя, проходило всё это во времена строгих законодательных запретов на возлияния на рабочем месте. Брюхан любил коньяк. Но, выпивая коньяк, непрестанно говорил, что любит спорт, не чужд лёгкой атлетике, ковровым видам спорта и, бог знает, ещё каким. О справедливости его слов красноречиво свидетельствовал увесистый живот. Чтобы не повисало всеобщее молчание, на таких мероприятиях, особо приближённые к Брюхану сотрудники заранее выуживали из интернета рифмованные строчки, согласно поводу. К примеру, про Новый год, ну или к 8 марта, дню рождения, юбилею. Бумажки раздавались всем участникам и они, с как можно большой выразительностью в голосе, читали, обернувшись к «виновнику торжества» (если таков был) или просто вставая по очереди. Угощение, как правило, было за счёт «виновника». А ежели такового не находилось, то вскладчину. Взносы сбирались профсоюзными лидерами коллектива. Будущие виновники, чувствуя приближение «празднования», обычно заранее начинали скапливать средства и ресурсы. Чтобы не упасть «в грязь лицом». Часто кооперировались по 2-3 человека. Так что это были «общие» юбилеи и дни рождения. Любимой темой разговоров бывала работа. И если у кого был благовидный повод сбежать с этих посиделок, страшно извиняясь, счастливчик удалялся ликуя.
Брюхан любил совещания, заседания и проводил их в срок и с завидной регулярностью. Иногда и сверх нормы. Всегда они проходили одинаково. Это был монолог пастора. Обычно он пестрел ветвистыми словами и фразами, которые не заканчивались логически и не имели смысла. Если бы кто-либо, к примеру, вёл развёрнутый протокол (или стенограмму) и попросил бы повторить сказанное секунду назад, вряд ли бы это Брюхан мог сделать. Полёт мысли шёл невообразимый! Брюхан часто употреблял слова, значение которых, вероятно, он точно не знал. Иногда, в полёте мысли его заносило. К примеру, узнав, что одна из сотрудниц издала сборник стихов, он носил обиду на её самовольство в сердце года полтора и, всё же, на одном из заседаний изрёк, ни с того ни с сего: «Я считаю, что у поэтов нет души!» Это было произнесено с такой экспрессией, что в воздухе запахло инквизицией, ведьмами и аутодафе. Ни лицах слушавших в тот момент можно было прочесть: «Да вы что, я человек прагматичный, а «эти» – с жиру бесятся», «Вот я бы в жизнь не додумался так сделать», «Я старый прожжённый технократ», «Видать, много свободного времени, а я то «пашу»!».
В общем, монолог руководителя обычно ярко отражал его мысли, даже если он пытался говорить витиевато и непонятно. «А эти…(верующие) звонят по воскресеньям, спать не дают» (недалеко от дома автора изречения церковь). И, тут все сотрудники становились заядлыми атеистами, даже если вчера ещё постились и неистово крестились… К слову, странная это смесь – постящиеся адепты дарвинизма. А таких было много!
Естественно, в протоколы заседаний «изречения» не входили. Протоколы писались секретаршей кратко, «потом» и под диктовку Брюхана: «повестка дня» – «постановили». Но изречения крепко засели в анналах коллективной памяти.
Брюхану свойственно совково-колхозное отношение к женщинам. Кстати сказать, если он хотел кого-либо оскорбить, употреблял именно слово «колхозник».
Отношение к женщинам… Что-то вроде как к вещам или к дойным коровам. И это отношение скользило в его высказываниях повсеместно. То он объявляя сотруднице, недавно отпраздновавшей свадьбу, что главное для женщины это «выйти замуж». То начинал рассуждать, что женщины и в кулинарии толком не разбираются и в математике. Вообще, Брюхан питал слабость к математике. У него что-то вроде Хрущёва: «Кукуруза – царица полей, а математика – царица наук!» Хотя, сам нередко демонстрировал элементарные арифметические ошибки.
Не знаю уж, какие у них были там взаимоотношения у Брюхана с женой, но по её вечно грустным глазам можно было прочитать хроническое несчастье. Скорее всего, жена – это обслуживающий персонал «господина». Она дешевле посудомойной машины или пылесоса. Она экономила для него время на «творчество дома». Она должна «обслуживать», «украшать быт».
Брюхан никогда не был прочь пожрать глазами крупные сиськи или проводить долгим взглядом укороченные юбки. И некоторые сотрудницы это знали и пользовались. Вряд ли, там доходило до чего-то существенного с этими «юбками». Похождения Брюхана укладывались в изречение: «Видит око, да зуб не ймёт».
Было ещё множество изречений и глубоких «научных» открытий (жаль, диктофона не было), да не о них речь.
Все рабочие же вопросы решались кулуарно, отнюдь, не на всеобщих совещаниях. Происходило это так. Куски своей работы Брюхан разделил между наиболее лояльными к его правлению сотрудниками и назвал их «заведующими секциями». Этих «заведующих» он регулярно (по понедельникам) вызвал и давал указания, что сделать. Работу (начиная от секретарской и заканчивая профессиональной), естественно, они проделывали сами, он же оставлял за собой функцию контроля. За это такие «заведующие» имели льготы в виде надбавок, премий и поощрений по выдуманным сторонним причинам. Часть работы такие «заведующие» перегружали на других сотрудников уже бесплатно. «Заведующие» ещё были особой кастой и потому, что они знали о ближайших планах и реальных причинах некоторых событий. О дальних стратегических планах развития не знал никто.
С секретаршей у Брюхана были странные отношения. Он не загружал её работой, перекладывая потихоньку её обязанности на работников. Зато она свободно могла сделать замечания сотруднику в стиле руководителя: «Вы опоздали на минуту…», «Вам пора работать», «Я вам ставлю шесть рабочих часов в табель, будьте добры…». Главной её задачей было «высиживание» на рабочем месте. Не таясь, она занималась всевозможными посторонними делами: от покраски ногтей и записи мамочки/папочки в поликлинику до планирования покупок и «духовного развития» в виде просмотра фильмов.
Часто она говаривала: «А тот-то тот-то сказал, что…». …И открыто фискалила на неосторожного в словах сотрудника. Возможно, причины такой «вольницы» скрывались в том, что она была дочкой одного престарелого «специалиста» из другого подразделения… Зато, когда руководитель отлучался в рабочее время, к примеру, на дачу, она самозабвенно врала: «Он занят, позвоните завтра…», «Он на приёме у начальника…». И прикрывала грудью любимого «шефа»… За это могла: а) ничего не делать, б) брать отпуск без препятствий, когда заблагорассудится, в) жаловаться на низкую оплату труда. Если же (вдруг) он ей всё-таки поручал работу (вроде «сделать приказ по готовому шаблону»), то она злилась, дулась и нервно кричала на сотрудников, посмевших заговорить с ней, что они-де отвлекают её от миссии государственной важности…
Версия о тайной любви секретарши и начальника не прокатывает, потому как, когда вышла из отпуска по уходу за ребёнком вторая секретарша, она вела себя точно так же. Трещала о своих семейных отношениях и втайне делала мужу-предпринимателю бухгалтерию на государственном рабочем месте, отвечала на звонки из банка, представлялась «сотрудницей» собственного мужа и решала его бизнес-проблемы. Вот тётке работа-то какая попалась удачная: и не делаешь ничего не нужно и семейный бизнес идёт!
Да, да у нашего Брюхана было две «помощницы»! Вот так-то, работу-то он воротил серьёзную… Кстати, они не любят, когда их называют «секретарши», они любят слово «лаборант». На что у одного из сотрудников родился в курилке экспромт: «На это надобно иметь талант – лабораторий нет, есть только Лаборант!» В общем, в отношении трудолюбия «помощниц» работал железный девиз: «Как они нам платят, так мы и работаем». Правда, это в их редакции. В изначальной редакции это должно звучать так: «Как мы работаем, так нам и платят». Потому что сидение – это не работа.
…Брюхан всё чаще и чаще стал говорить о своих достижениях, жаловаться на непонимание руководства, несправедливость в мире вообще…
И вот Брюхан отпраздновал юбилей. Тот самый, который так не любят пенсионеры. После которого на рынке труда ты попадаешь в «группу риска». Брюхан получил первую пенсию. И, хотя с работы Брюхана вряд ли кто «попросит» (слишком крепки связи кумовства), кресло «вершителя судеб» придётся, вероятно, уступить. Придёт следующий. Может такой, а может – хуже. Ждём бархатную революцию.
А теперь, по заявкам радиослушателей, песня:
Привет тебе,Брюхан
Привет, Брюхан!
Любитель спорта на диване.
Возьми стакан.
Я знаю, любишь пойло дорогое.
И успокойся, старикан.
Заметь, пришло уж поколение другое.
А ими ты не в силах помыкать,
Не стоит даже связки напрягать!
Смотри, Брюхан,
Внимательно смотри, в стакане –
Вся будущность твоя.
Лежишь, Брюхан, ты на диване,
И сварой бабе не даёшь своей житья.
Уходит ваша пенсия совместно
На клизмы и примочки, и «Энап».
А дочки, твои, Брюхан, родные дочки
И знать не знают вот таких вот «пап».
Кого, Брюхан, любил в своей ты жизни?
Какой, Брюхан, служил отчизне?
Все знают, ты, Брюхан, готов продать:
Семью, отчизну и родную мать.
Лишь только бабок больше получать –
Мечта заветная твоя.
А честным людям нет житья,
Нет от тебя житья, Брюхан.
Я знаю, любишь ты пожрать вкуснее
И уваженье любишь, и почёт.
Но всё, Брюхан, течёт…
Тебе виднее куда течёт за годом год.
Дружок, могилка-то не за горами,
Возможно, стоило хотя бы людям не хамить?
Ведь ты, Бюхан, не будешь вечно жить.

Принято. Оценка эксперта: без оценки .