Я снова лёг в кровать, боясь на мгновение замкнуть глаза. Я стремился успокоить себя, но мною начала овладевать безумная паника, и в конце концов я вдруг начал особо отчётливо слышать, как сердито скрепит что-то в соседней комнате… Скрип этот пробирал меня до неприятных мурашек, поэтому я снова встал и направился на звук.
За стеною находилась комната бабушки. Сейчас она, покрытая мраком, неприветливая, зловещая, внимала ярким вспышкам за окном. И стул-качалка, так ласково когда-то укачивающий мою добрую бабушку, ворчал и истязал мой слух своими острыми пренеприятными нотками. Он корил меня упорно, угрожающе переминаясь на старых досках пола. Он казался мне живым в этот миг, и потому по моей коже незамедлительно пробежал холодок.
Но он был мёртв. И этот скрип, издаваемый всем его деревянным телом, напоминал, скорее, ропот мёртвого, нежели живую скорбь.
Я быстро, почти бегом переместился на кухню. Там я в очередной раз зажёг тусклую лампадку – мою единственную надежду на лучший исход этой ночи… Её истертые, заляпанные пальцами стенки по-прежнему влекли мотыльков. Только крылья их были какие-то рваные, едва-едва держащие их в воздухе… Я, словно маленькое дитя, сел за стол и уставился на огонь этой лампы только чтобы не видеть того, что происходит вокруг, только чтобы не сойти с ума окончательно.
Я сидел и смотрел на свет минут двадцать, пока, наконец, не начал успокаиваться…
Но вдруг тоскливо завывающий ветер резко распахнул окна, и сильный поток воздуха вытянул кружевные оборки штор в мою сторону. Мощный ливень, истерично мечась то в одну, то в другую сторону, сопровождался злыми раскатами грома. Я встал, поспешно подбежал к окну и хотел было закрыть его, но вдруг…
…вдруг я ощутил, что в комнате кто-то есть. Чьё-то незримое присутствие, казалось, затянуло петлю на моей шее: мне стало так тяжело дышать… Я медленно, медленно повернул голову назад и обомлел…
Передо мной стояла бабушка!
Я не мог пошевелиться. Её печальный взгляд был направлен прямо на меня. Она молчала. На секунду-другую я почувствовал такой страх, который не чувствовал, наверное, даже в далёком детстве… Я понял, что передо мной стоит призрак. «Ба… бабушка?..» — едва-едва проронили мои иссохшие губы…
Я медленно начал отступать к окну. Мне хотелось выпрыгнуть отсюда и убежать, куда подальше, но вместо этого я больно ударился об оконную раму, и этот удар окончательно улетучил моё вменяемое состояние. Я пулей рванулся к двери, но, неожиданно споткнувшись обо что-то, полетел на пол. Последним, что я помню, была моя бабушка. Мне казалось, она, как в детстве, подошла ко мне и успокаивала меня, дрожащего, несчастного, ревущего в три ручья маленького мальчика. Я прижимался к ней изо всех сил, а она приговаривала, поглаживая мою маленькую голову: «Сенечка… Что же ты? Это только гроза… Вот увидишь: заснёшь, откроешь утром глазёнки, а её нет как нет… Вот и подумаешь: зря боялся… Не плачь…»
***
Наутро я с трудом разомкнул глаза. Солнечный луч бил мне в лицо своим ранним светом. Моя голова пустела, как и положено ей пустеть каждое утро, после трёх-пяти секунд от пробуждения… Минут десять ещё я лежал на прежнем месте, не двигаясь, словно досыпая остатки… А после, с трудом поднявшись с пола, я начал припоминать, что произошло со мной прошлой ночью. И когда я вспомнил самое главное, мне вновь стало тоскливо.
Комнаты в доме мало-помалу обволакивались мягкими оттенками дня. Тучи, заметно посветлевшие, разошлись широко в стороны, медленно скрываясь за полосами лесов, и лишь парочка мелких облачков ещё висели близ золотистого блюдечка солнца.