Я просыпаюсь. Вокруг меня освещённая солнцем комната. Перед глазами мельтешат какие-то зелёные, жёлтые, голубые пятна. Я потряхиваю головой,  но они не исчезают, упорно продолжая кружиться в каком-то странном танце.

Большие, тёплые осколки солнца висят на стенах и потолке, слегка подрагивая. Белые кружевные занавески, жёсткие, пахнущие родным  деревенским  домиком, завешивают окно, откуда хитро и заманчиво выглядывает белый день. Здесь, на чистой, свежей, простыне мне так хорошо,  что и вставать не хочется.

На кухне стоит медный, блестящий самовар, в котором отражается моё смешно искорёженное его выпуклым боком лицо. Маленькие чашки пахнут ароматным чаем, который мы с бабушкой обычно пьём по утрам.

А вот и бабушка. Её добрая улыбка озаряет кухню ярче утреннего солнца. За круглыми стёклами её очков видны карие глаза с морщинками в уголках. И в каждой морщинке, в каждой трещинке на её бледноватых губах какой-то особенный запах очарования, обаяния. В своей белой, длинной, доходящей до пола ночнушке и цветастом фартуке она напоминает мне по утрам ангела со светящимися седыми пушистыми волосами. Она садится за стол и ласково смотрит, как я уплетаю за обе щёки манную кашу.

В бабушкиной комнате, как помню, стоял стул-качалка. Он был сделан из светлого дерева и всегда ассоциировался у меня только с бабушкой. Это была исключительно её вещь. Она сидела в нём по вечерам и, как обыкновенно это бывало, читала какую-нибудь книгу, нацепив на нос свои круглые очки, или вязала мне какой-нибудь тёплый шарфик к зиме. Стул приятно, спокойно поскрипывал, будто жил одной жизнью с ней. И так мило смотрелась бабушка, укутанная в цветастый платок, сидевшая на этом самом стуле-качалке, что я всегда улыбался, наблюдая эту картину.

Но вот и день вступает в свои права. Не успеет солнце подняться над  деревушкой, а мы с бабушкой уже идём на речку.  Я, босой, загорелый, иду по каменистой деревенской дороге, насвистывая под нос какую-то простенькую  песенку. За мной неторопливо шагает бабушка. Меня, как помню, всегда смешила её белая широкополая шляпка. Я смеюсь и называю её белым грибом, улыбаясь во все свои веснушки.

Дорога тянется всё дальше, опутывая маленькие тихие дворики,  зеленеющие, пахнущие сенокосом, объятые летом. Там, за деревянными бревенчатыми домиками, за душистым лесом, наша речушка.

Пальцы ступают по нагретому камню. Через пару метров они дотронутся до прохладной земли, укрытой тенью смешанного леса. Слева – березняк, справа – осинник, а впереди  —  разлапистые зелёные ели.

Тропинка, поросшая неостриженным зелёным ковром, виляет среди леса. Листья и стебли трав шуршат под моими пальцами.  Я вдыхаю запах влажной листвы, бурой лесной земли.  То стук дятла, то воркотня сороки слышится мне среди зелёных верхушек. Контуры ветвей пронизывают воздух, наполненный свежестью. Она заставляет дышать меня полной грудью, до самых рёбер, чувствовать себя счастливым.

Впереди расступается лес. Тропа тянется теперь жёлтой лентой в поле. По сторонам – колосья, одуванчики, кукушкин лён, а впереди – целое лето. Какой простор! Цветные бабочки, весёлые, озорные и, быть может, даже веснушчатые, как я сам, резвятся в небе, порхают на ветру, смеются неслышными голосками.  И мне самому хочется так же вспорхнуть, полететь  со своим порванным сачком над высокой травой, беззаботно размахивая руками, как крылышками.

Издали, оттуда, где вновь виднеется сгусток тёмного леса, доносится еле слышный, журчащий шёпот.  Вот и она, наша речка.