«Ироня как-то пожаловался, что государственные дела слишком часто отвлекают его от дел собственно шутовских и нужен ему хотя бы один напарник. Такой напарник нашелся в самом Столенграде. Был он тихий, бледный, неприметный. Прозвище ему дали — Сороня, Ироне в рифму. Сороня не умел ни кувыркаться, ни жонглировать деревянными ложками, ни играть на гуслях посконские веселые песни. Он вообще не умел делать ничего хорошего. Зато он как никто умел испохабить посконские народные сказки. Начинал он сказку обычно, как от пращуров заведено, многие даже скучали. Зато конец присобачивал уж такой… Курочка-ряба у него, например, в утешение деду и бабе снесла простое яичко, но в яичке заместо белка и желтка оказалось обыкновенное дерьмо, и оно поползло из скорлупы, затопляя избу, а дед с бабой его ели большими ложками да похваливали. Три богатыря в его переложении начали вдруг убивать совершенно посторонних и невинных людей самыми зверскими и тошнотворными способами, и делали это долго-долго, после чего с помощью чудесного устройства превращались в три козьих катышка, что и было их конечной и высшей целью. Колобок, вместо того, чтобы быть ему съедену лисой, вострым ножом выпускал этой самой лисе кишки и развешивал их по всему лесу, а вволю натешившись, начал успешно уничтожать волка, медведя, зайца, дедушку, бабушку и всю их деревню, причем деревня была большая, и ни один ее житель не был обойден вниманием круглого убийцы. Иван-царевич и Серый Волк, проголодавшись после всех своих похождений, недолго думая, зажарили доставшуюся им с таким трудом Елену Прекрасную на вертеле и долго, с подробностями и перечислением частей тела, кушали. А еще он сочинил сказку про голубое мыло, которое варили сами понимаете из чего.… На счастье, посконичи научились к тому времени изготовлять из старого тряпья бумагу, и всем придворным, неосторожно пожелавшим послушать Соронины сказки, выдавался большой бумажный мешок, чтобы не губить и без того горбатый паркет. Пакеты обыкновенно переполнялись задолго до конца повествования. И, о чудо, нашлись у Сорони преданные поклонники и почитатели, которые обходились вовсе без мешков, и утверждали они, что Сороня сказал о жизни нашей новое золотое слово, хоть и с нечистотами смешанное. Более того, иноземных послов настолько восхитило Соронино творчество, что они начали наперебой приглашать его погостить в свои державы, поучить тамошних сочинителей уму-разуму, разъяснить миру загадочную посконскую душу. Стремглав его вояжам не препятствовал — хоть такая, а все державе известность получается. Сороня скоро сделался прославлен и на Ироню поглядывал свысока. Но стали потихоньку появляться и настоящие сочинители…»

Кроме того, также рекомендую к прочтению «Тело текста. Заметки о прозе Владимира Сорокина» О.С. Исакова.

В заметке Виктора Анина «Я здесь и сейчас. Портрет на фоне эпохи (О творчестве Александры Юнко)» — самое интересное, ценное и попадающее в десятку – название.

Ни о каком творчестве Александры я из неё, увы, не узнал. Пока читал, ждал, когда же, собственно, начнётся о творчестве, как таковом. Но, увы,… прелюдия жизненного пути Александры сначала несколько затянулась,… а потом неожиданно закончилась. Одна сплошная биография. Зачем? Для чего? Что она (биография) делает в данном альманахе? Полагаю, для меня это так и останется тайной.

Подборка стихотворений Елены Шипиной оставила равнодушным. Вроде, всё в целом неплохо, а, вот, в каждом стихотворении чего-то не хватает, какого-то штриха… мазка… звука…

Следующий раздел с оригинальным названием «НА ЛИТО!» посвящён жизни литературных объединений …города. Вот это самое «города» несколько непонятно. В данном разделе три заметки о трёх же Лито. Из трёх разных городов: Кимры, Кировск,  Кингисепп. В связи с чем, правильнее было бы написать «страны» или «России». Ну, или просто «о жизни литературных объединений» без конкретики.