Света смущалась и опускала глаза. Она прочла туристические брошюры, которые вручали в Хургаде на обзорной экскурсии, и помнила, что мусульмане почитают Пророка Мухаммада – последнего Пророка в длинной цепи Пророков. Со слов гида, он был отправлен к людям с Кораном так же, как Иисус с Евангелием, а Моисей – с Торой. Знала, что, как и христиане, мусульмане исповедуют милосердие, прощение, терпимость, мягкость, равенство перед Богом. «Не существует превосходства арабов над не арабами, черных над белыми», – гласила брошюра.
Корана девушка не читала и лишь улыбалась, не в силах отвечать на вопросы. Она не могла говорить о том, что безумно любит Айзета, но не собирается переходить в ислам. Это принесло бы в семью напряжение и разлад: жена, не ставшая мусульманкой, для них никто, а мужчина, женившийся на такой женщине – неудачник.
Айзет с восхищением глядел в глаза Светы, – взволнованный, но довольный ее самообладанием и пониманием обстановки. Безусловно, супруг желал, чтобы она приняла ислам, но понимал, что его жена – дитя совершенно иной культуры. Попытка сломать ее могла привести только к разводу, о чем он и думать не собирался.

«Бог не судит о вас по вашему внешнему виду и вашему богатству, но Он смотрит в ваши сердца и смотрит на ваши деяния», – говорилось в исламской брошюре.
«Это не противоречит моей вере, – рассудила Света. – Сердце моё открыто и чисто, и деяния мои благонамеренны – с точки зрения любой религии… Господи, помоги продержаться до отъезда в Хургаду…»

Она с грустью вспомнила родные православные храмы, которые на Родине посещала редко, отговариваясь нехваткой времени. С каким трепетом она припала бы сейчас к их ступеням…

В Хургаде, когда хотела, Света посещала коптскую* церковь. Айзет или Самир
хмуро, с оглядкой, однако без возражений провожали ее до ворот и шли в расположенное неподалеку кафе, либо навещали приятелей. Перед тем, как выйти, она должна была им позвонить.
В Египте около пятнадцати процентов жителей исповедовали христианство, но храм был не похож на российский: внутри него рядами стояли скамьи, и было мало икон.

***

На женской половине шумели и смеялись многочисленные гостьи. Всем хотелось рассмотреть Свету, ощупать её тело и русые волосы. Было неприятно и зазорно чувствовать себя куклой.
Айзет долгие часы просиживал на мужской половине, а Света томилась с его мамой, двоюродными сестрами и их подружками. Без знания арабского было трудно общаться.
На второй день терпение кончилось, и она позвала мужа назад в Хургаду. Тот ответил: «Сегодня мы никуда не поедем: я долго не видел родных». Света заплакала, но Айзет сказал, что она слишком капризна, поцеловал ее и ушел… Это была их вторая ссора, – уже не вызывавшая сомнений ни в любви, ни в совместном будущем, и потому не казавшаяся катастрофой.
Однако в комнату вошла свекровь, обняла Светлану и стала успокаивать, решив, что Айзет её побил.
Мужу влетело от близких за Светины слёзы. Девушку же насторожили слова матери: что значит «побил»? Выходит, физическое насилие – норма для ее новой семьи, и вовсе не исключается?

Молодожены прожили в долине Нила все десять дней, положенных Айзету для отдыха.
День начинался с парного молока, потом вся семья завтракала в холле: на ковре ставился огромный поднос с яйцами, котлетами, хлебом, овощами, бульоном, и все садились вокруг по-турецки.
«Интересно, как бы чувствовала себя здесь моя мама, – пыталась представить Света. – Возможно, ей бы понравилось…»
Но мать все еще продолжала верить, что Светлана одумается, вернется в Питер, и слышать не хотела ни про Египет, ни про новую родню.

После завтрака Света убиралась, помогала свекрови и младшим братьям с обедом и стиркой, пела русские песни. Арабские родные просили продолжения: им нравились незнакомые простые мелодии.
Девушка почти привыкла к новым условиям и чувствовала сердечное отношение к себе.