Славянки часто трудились гидами или распорядителями в отелях, но видеть Светлану в подобной роли стало для ее мужа сущим кошмаром: среди туристов и персонала было слишком много мужчин. Кроме того, сразу просматривался семейный мезальянс: к словам красивой, образованной белой жены
окружающие прислушивались, она могла вести важные дела. Но, узнавая, кто ее муж, люди разочаровывались. Сколь высоким интеллектом ни обладал Айзет, его место было на пляже, – возле граблей, матрасов и «шармут». – Не их круг…

Света рыдала, муж сердился: «Теперь ты видишь: там тоже ужасные люди».

«Знал бы ты, как я работала в Питере, – хотелось сказать Светлане. – Мужчин там гораздо больше, общение с ними теснее и доверительнее, а главное – наши праздники затягивались далеко за полночь. И ничего страшного не случилось…» – Но приходилось молчать.
В Петербурге к их браку относились еще хуже, чем в Египте.

***

Айзет уходил на работу в шесть-семь утра, возвращался в девятом часу вечера. Иногда задерживался, бывало – до рассвета, но непременно приносил Свете приятные мелочи и сок свежего манго.
Ее уверенность по поводу «литэл-бизнеса» укрепилась, но вместо возмущения мучило, скорее, чувство вины: из-за свадьбы Айзет попал в безысходную ситуацию. Как его обвинять?
Его убивала сама мысль о том, что нечего дать боготворимой супруге.

По традиции жена мусульманина не имеет права говорить мужу что-либо на тему нехватки денег, и особенно – в связи с ней – проситься на работу. Это означает унижение мужского достоинства, и жить с такой женщиной дальше возбраняется.
Конечно, Айзет не выгнал бы Свету на улицу и не развелся, но переживать бурные выяснения отношений ей не хотелось.

***

Болевая точка разрасталась. Девушка вспоминала отельный пляж, где познакомилась с любимым… И знала: пока она сама, одетая теперь в платок и бесформенный балахон, прячет синеву глаз и сторонится людей, Айзет бродит среди полуголых туристок. Он щекочет пятки развалившихся на лежаках дам, смеется, привычно выясняя национальность вновь прибывших: «Их либэ дих? Ай лав ю? Ай лублю тебъя?»
Хорошо, если среди них много немок и финок: обычно это прямые и щедрые женщины. Знают, чего хотят и не ждут настоящих ухаживаний.
Свете было стыдно поехать туда, чтоб самой посмотреть и, при необходимости, устроить сцену…
Стыдно вовсе не из-за ревности. Ревность, напротив, толкала…
Светлана стыдилась соотечественниц, презирая за это саму себя. Если уважающие себя русские выходили за египтян, то непременно за состоятельных.

Совсем не таким, как Айзет, представляла она когда-то своего мужа. Он должен был управлять заводом или отелем, а не чистить песок на пляже.

Богатые египтяне глядели на Светлану непонимающе: зачем она замужем за Айзетом? А ей хотелось кричать: «У вас в Коране написано: «Самый лучший тот, кто обладает наилучшим нравом».
Её муж – что бы он ни делал – был лучшим на свете и радовался своей работе. Другого места без образования и хорошего знания языков было не найти. Света жалела, что, обладая врожденными способностями, Айзет из-за бедности не учился.

***

Им хватало денег на простую жизнь. Ведь не нужно было ни шубы, ни сапог, ни официальных торжественных нарядов, что она носила на родине. Айзет покупал ей золото и бельё, иногда – платки, платья, сандалии.

Столько золота у нее не было никогда. Однако носить драгоценности, купленные на деньги от супружеских измен, становилось гадко.

Как подобие утешения, вспоминались слова коллег о кознях исламистов… Но Айзет не привел Свету в ислам и не продал в гарем: за что ему могли заплатить?
Кроме того, он долгое время ревностно оберегал жену и столько сделал ради юной семьи, что было бы смешно подозревать его в причастности к ним.

Света решилась наглядно убедиться в правде о европейках.
Едва Айзет ушел на работу, она, стараясь быть незаметной, отправилась в город одна – по адресу Миши Самойлова…