Раненый гладиатор-3

(продолжение)

Сюда пожаловали не только Плот и Скоба, но еще и сам Хмурый. Вместе с ними были еще двое крепких ребят. Итого, пять человек. Рудов же надеялся лишь на себя. Вмешивать в разборку Петра и Андрея было крайне опасно. Для них в первую очередь. Он, молча, сидел и лихорадочно соображал, что ему делать дальше. Но все произошло так неожиданно, что он ничего не мог придумать. «Ладно, — подумал он, — буду действовать по обстановке». И хотя он привык к подобным ситуациям, все же в груди у него неприятно заныло.
Дверь открылась, Читать далее

Раненый гладиатор-2

(продолжение)

Рудов шел по указанному адресу, который ему дали в местном отделении милиции по поводу Степана Бидюка. И предупредили, что этот Бидюк «недобрый хлопец» и с ним, мол, надо быть «дюже опасливым».
Узкие улочки, выложенные булыжной мостовой, вывели его на более-менее широкую улицу, благоухающую ароматом магнолий. Идя по тротуару в тени деревьев, он, наконец, увидел номер нужного дома. Пройдя мимо, он неторопливо пошел дальше. На противоположной стороне улицы Читать далее

Раненый гладиатор

Глава первая

Туф! Туф! – Толстая боксёрская груша резко подёргивалась из стороны в сторону от мощных ударов. Рудов бил по ней голыми кулаками изо всех сил. Он был очень зол. У него отобрали лицензию на право заниматься частной детективной деятельностью. Он, видите ли, добивается результата методом часто несовместимым с законом. Но ведь добивается! А иначе нельзя! В дьявольском этом мире, где столько зла, крылышками не помашешь! Здесь нужны крепкие кулаки! Туф! Туф! Даже блоху раздавить сила нужна. Здесь же не блоха – многоголовый дракон! В схватке с ним Читать далее

Сказочка о главном

Поспорили как-то раз вещи на кухне – кто из них главней.

— Я, — говорит ножик. – Я картошку чищу, я мясо режу, я лук крошу.

— Нет я, — возражает разделочная доска. – Это моя работа.

— Будет вам, отвечает кастрюля. – Крошите , не крошите, а ничего вы без меня не приготовите. Между прочим, картошку и в мундире сварить можно, товарищ нож.

Тут плитка аж раскалилась от возмущения.

— Интересно, — говорит, — знать, что вы без меня такое сварите, уважаемая гм…кастрюля.

Долго спорили вещи, а тут выключатель вмешался.

— Ладно, — говорит. – Кончай базар. Главные, главные. Я главный. Захочу – включу. Захочу – выключу. Захочу – вообще без света оставлю. Ишь, р-размитинговались.

Тут вещи опомнились и быстренько-быстренько угомонились.

В самом деле, выключатель главный, кто спорит.

А ну, кто это, тут, граждане, спорит а?

Про шаманов

…а случилось однажды с моим знакомым геологом такая история. Не верил он ни в гипноз, ни в какие шаманизмы. И вот однажды случилось ему раз в Сибири, по работе конечно, в партии геологической на реке Лене заблудиться в страшную грозу. Долго он плутал , отбившись от друзей товарищей . Очнулся. Лежит в чуме, у костра кто то в котелке шурудит ложкой в эвенской одежде. Позвал его слабым голосом. Оказалось не ханты и не манси это, а белый человек. Спрашивает : «Почему в такой одежде , кто вы?» Шаман я местный, говорит. Как это так , взвился геолог: «Вы же жулики, дурите народ, обманываете. Ну как вы лечите больных?» Шаман ему и говорит: «Я белый офицер, так же как и ты попал к местному шаману,  он и научил меня всему. А лечу я так — приходит больной, я ему даю травку безобидную пить и говорю, что всё будет хорошо. Большинство вылечивается».  «А если человек не вылечивается и опять придёт» — спрашивает геолог?. Тогда даю травку от этой болезни, а если опять придёт то даю любую травку и провожаю с пожеланием: «Всё будет хорошо». «Ну вот — говорит геолог, — дурите значит». «Ну почему же дурим, я даже будущее твоё могу рассказать». «Как это?» «А так, ложись поудобнее и смотри на маятник качающийся». Смотрел геолог на маятник, смотрел, да и заснул. Проснулся, спрашивает шамана : «Ну и как моё будущее?» «Слушай, с женой, горячо любимой, ты через год разойдёшься, с работы тебя уволят, а меня ты больше не увидишь». «И как ты это узнал?» «А ты мне сам всё рассказал, когда спал» — говорит шаман.

Так всё и случилось. Грянула перестройка, с женой разошёлся , с работы уволили, а к шаману пытался доехать, да в Оренбурге обокрали до нитки, хорошо местные друзья собрали деньги на обратный проезд. Вот такая история с этими шаманами, не приведи Господь.

Принято. Оценка эксперта:  13 баллов.

Я

Бывает останавливаешься, стоишь, еле дышишь, а за спиной что-то совсем не слышно всепоглощающего хода времени, тихо…. а сам чувствуешь как в спину все-равно толкает что-то великое, с равномерным нажимом, такой силой, что даже сопротивляться не решаешься… Делаешь шаг вперед и эта сила уносит на многие километры в неизвестность, оторвав при этом не малую часть всего твоего времени. Пытаешься шагнут назад, бесполезно… Мощная стена из мыслей, поступков, слов. Бесконечная во всех своих измерениях. И беспомощность… вездесущая, всепоглощающая беспомощность. Вокруг проносятся мимо люди, под натиском своих стен, кто-то быстрее, кто-то медленнее, кто-то уже упал, кричит, зовет на помощь с расширившимися от страха зрачками, но кому до кого тут есть дело… Все заняты лишь собой, у людей Я в голове, свое же Я в действиях, поступках, даже в разговоре иногда слышишь, Я,Я,Я … А что Я?…. я все еще здесь, так же проношусь мимо людей, переступая , давя, успевая уворачиваться от кого-то, тех, кто летит быстрее…

А куда? что там впереди? Я вижу тьму… непроницаемую… те что постарше видят там что-то иное, что-то страшное, лицо у них искривляется от ужаса. Те кто помоложе, по-моему, не видят ничего, беззаботность… безответственность… Мне кажется и я когда-то смотрел на что-то более светлое, нежели сейчас, но так ли это было… может я просто видел, что хотел…

Я пытался кого-то ловить, схватить за руку, удержать возле себя, хоть не надолго, что бы выговориться, рассказать о себе, своих проблемах, но они как правило меня не слушали, они думали что их истории важнее, глупые… После немногих попыток я опять один, одному-то лететь лучше, я давно уже это осознал, так же понял что с открытыми и закрытыми глазами лететь одинаково страшно. Так что пусть лучше я буду лететь один, — так нет ответственности, а это слишком длинное и сложное в своем понимании и принимании слово. Нет веры и надежды — совершенно бесполезные слова, некоторые в них верят… а с меня пожалуй хватит, я лучше буду лететь по своему, я знаю что от себя ожидать, знаю чего мне бояться, знаю все про свое внутренее Я. Пожалуй самое главное здесь, в этом бесконечном людском потоке, такое главное и значительное, что даже пробирает гордость за свое Я, хочется выкрикивать, громче, громче…Я!Я!Я!

Так вот и падаем мы к своим неизвестностям, под общий, несмолкаемые гул тысячи уст, гласящих Я, Я,Я,Я…

Принято. Оценка эксперта: 26 баллов.

 

Серый город

Свежий воздух, дувший в приоткрытую дверь пивнушки, не мог разогнать спертой атмосферы. Пахло прокисшим пивом, дешевой водкой, дерущим горло табачным дымом и паршивой колбасой, что предлагалась на закуску. Вентилятор под потолком давно бросил свою неблагодарную работу и просто «отбывал номер» лениво вращая лопастями. По грязному, немытому со времен «дорого Леонида Ильича», полу неторопливо прохаживались серые облезлые кошки. Магнитофон , стоящий на стойке, нёс какую ту чушь про любовь и райские острова – как будто бывает и то, и другое… Хотелось швырнуть пивной кружкой в этот орущий ящик, что б наконец то заткнулась эта сука-певичка.

Нет никакой любви. Бредятина дикая. Нет никаких райских островов и теплого океана. Это придумано с жуткой похмелюги каким то недобитым романтиком. Есть привычный мир. Мир рабочих районов и серого неба. Мир, воняющей ацетоном, водки и женщин с уставшими равнодушными глазами. Мир медленно, но верно убивающей тебя работы и друзей с серыми вечно хмурыми лицами. Мир дебильных детей и злобных, от своей нищеты и ненужности, стариков. Мир болезней и смерти. И смерть в этом мире была желанной и долгожданной гостьей.

Он уже примерился кружкой в магнитофон, но вспыхнувшая злоба внезапно исчезла. В душу вернулась привычная тоска. И поэтому он лишь витиевато выругался. Ах, какие у него были учителя в науке матерного лая! Зэк с двадцатью годами « командировок» и спившийся майор из ДШБ могли бы гордиться этой правильно построенной фразой. Где они теперь – знал лишь один Бог, давно забывший про этот город.

Завсегдатаи пивнушки звали его – Поэт. Как- то раз, напившись в хлам, он вышел на середину зала и принялся читать свои стихи. Ему хлопали и протягивали стаканы с водкой. Тогда он здорово нажрался. Очнулся лишь утром, на полу возле своей кровати. Он всегда приходил домой, всегда. Когда то давно, ему пришлось ползти к дому через ледяную февральскую степь. Там так хотелось закрыть глаза и отдаться обманчивому теплу холода смерти. Но он полз, сил идти уже не было. И всё — таки он вернулся домой.

Поэт очень часто бывал в этой забегаловке. Если сесть за самый дальний столик, у вечно грязного окна – то можно увидеть море. Между серых домов вдруг показывалась полоска воды… Так хорошо было смотреть на море и пить. Пить, мечтая о корабле с алыми парусами и красавице, ждущей у берега моря. Он всегда садился за этот стол и остальные посетители никогда не претендовали на его место. Особенно после двух памятных драк, когда ему пришлось платить за ремонт разбитых дверей и поломанную мебель. Зато теперь это место было его.

Сегодняшний вечер был каким то странным. Сердце болело не так, как всегда. На душе было ожидание чего — то необычного, непонятного. Он не любил сюрпризов. Но, кто его спрашивал. Когда он собирался ехать в пивнушку, на отлив его окна села странная птица. Она долго и пристально рассматривала его, склонив голову на бок, потом печально вздохнула и улетела. Когда он шел по улице к трамвайной остановке, вслед ему завыла собака. Соседский кот, обычно прятавшийся от него, вдруг подошел и потерся о ноги. Что-то наверно должно было случиться.

Но – от судьбы не уйдёшь. Поэт был законченным фаталистом, и поэтому он пил и смотрел на море. Как вчера, как много дней, недель, месяцев подряд… Вдруг он глянул на двери и глаза медленно поползли на лоб.

В дверях стояла женщина. Она растерянно щурилась ,словно пытаясь в полумраке прокуренного зала разглядеть кого то. Женщина настолько чужеродно смотрелась в атмосфере тошниловки – как прекрасная роза в котле с кипящим битумом. Тонкое лицо, умные серо-голубые глаза, изящная фигура. Она искала кого то. « Жаль — не меня» подумал Поэт. И в это время их глаза встретились.

Она радостно улыбнулась и двинулась через грязный зал к его столу. Он растерянно смотрел на приближающуюся гостью. В голове звенела колоколом лишь одна мысль – « Всё. Ты допился. Допился до видений». Он ткнул окурком сигареты себе в руку , но боль не прогнала видение , улыбающееся и идущее к нему. Сердце готово было выскочить в горло. Он смотрел на неё…

Из –за соседнего стола вдруг протянулась грязная волосатая лапа местного ханурика. Он схватил женщину за нежную руку и потянул к себе. Дыша стойким перегаром, ханурик прочитал Есенинское « …Пей со мною, паршивая сука» и сипло загоготал. Женщина не вырывалась и не кричала. Она молча посмотрела на поэта и вскинула брови..И тогда он встал из за стола.

… Об этой драке потом долго говорили в окрестных дворах, где за столами из гнилых досок, работяги по вечерам играли в домино. Каждый привирал своё. Говорили, что один мужик дрался против десяти крепких, здоровых жлобов. И что в травматологии этих жлобов еле собрали по частям… Трое, их было всего трое. Обычных алкашей.

Одного он сразу достал ударом ноги в пропитую печень. Второй получил пальцами в горло и забулькал кровавыми пузырями. А третий …Третий успел достать финку. Хищное узкое лезвие мелькнуло в полумраке зала и ринулось к спине Поэта. Молния из углеродистой стали приближалась неотвратимо, и Поэт понимал – что уже ничего не успеет сделать. Похоже – не зря выла собака по нему. Страха не было – была лишь горькая обида. Он, наконец –то, встретил ту ,что можно было любить. Отдавая всего себя и сгорая ярким, чистым пламенем. И вот заточенная сталь в пьяной руке сорвёт ту встречу, ради которой он жил. Жил надеясь на неё и всё –таки веря.

Как обидно умирать в шаге от счастья..Выстраданного и, наверно, заслуженного. Сколько пустых дней и страшных одиноких ночей он шёл к этому счастью. Сколько зубов было стёрто в мелкую пыль от тоски и отчаяния, сколько было написано стихов. Стихов, от которых плакало даже равнодушное небо серым мелким дождём. Как обидно! Мелькнула неясная вспышка. Зал грязной тошниловки озарился сине-зелёным светом. Время остановилось. Застыли падающие стулья, замерли в крике открытые рты, финка, пробившая уже одежду и проколовшая кожу, остановила свой смертельный полёт. Мир замер.

Женщина взяла его за руку и потащила из пивной. Она улыбнулась ему — и ради этой улыбки он готов был идти сквозь лёд и пламень. Пусть горит мир, и рушатся камни с неба, но пока он прикасается к её руке – он силён и весел. Он достанет ей луну с неба и вычерпает горстями море. Он подарит ей этот мир. Ставший таким чудесным от её улыбки.

Ночной поезд унёс их из серого города. В сверкающий и принадлежащий им мир. Она увезла его к себе. В свой город. Город хороших и добрых людей. Город прекрасных зданий и изумительных статуй. В город, где красота и гармония определяли всё. Она дарила ему свой город. Показывала самые красивые уголки, водила в музеи смотреть на прекрасные полотна. Они плыли на маленьком пароходике по бесчисленным каналам и рекам прекрасного города. И целовались на палубе, подставляя лица свежему ветру с залива. Потом они возвращались домой. Ночь взрывалась фейерверком чувств и горела жарким огнём любви. Он терял голову от этой ночи. Хотелось одного быть рядом и что бы это «рядом» было всегда…

Он забыл всё. Он просто был счастлив. Но однажды ночью их окно распахнул сильный южный ветер. Ветер принёс запах степного ковыля и цветущих вишен на улице серого города, где родился Поэт. Ветер зашуршал листьями старых черешен растущих под окном маленького невзрачного дома на окраине. Ветер передал ему плач старого пса и стон ставен брошенного дома. Ветер отвесил ему пощёчину запахом сирени, которую Поэт посадил над родной могилой на старом кладбище своего города. Его звал город. Его город. Нищенский и неуютный, злой и беспощадный, жестокий и грязный – но его… Он был частью этого города и город жил в его душе. И теперь душа кричала болью разлуки. Боль рвала сердце острыми когтями, и он понял – ему не унять эту боль.

…Тихо, стараясь не разбудить спящую любимую, он оделся и вышел в белую ночь прекрасного города. В эту изумительно – прекрасную ночь он жестоко напился. Она нашла его уткнувшегося лицом в серый гранит набережной. Его полные боли и тоски глаза смотрели на юг, откуда дул знакомый ветер. Она поняла всё. И ласково погладив его горячую голову, она медленно повернулась и молча пошла домой. Там она плакала , глядя на сгорбленную фигуру бредущую к вокзалу. Фигуру того, кого она выбрала. Того, кто сейчас уезжал навсегда…

Она не могла поехать с ним. Его родной город просто бы убил её. Медленно, но верно. Этот город принимал в себя далеко не всех. Но тех, кого принимал – уже не отпускал никогда. Он снился ночами и звал! звал! звал! Звал – пока человек не возвращался домой. Город ни с кем не хотел делить тех, кого любил. Она понимала это. И сжимая от бессилия нежные руки просто плакала, глядя на невообразимую красоту своего родного города. Их родные города не дали им быть вместе. И то, что могло быть единственным целым, разорванное на две, кричащих от боли, половинки разлетелось на тысячи вёрст друг от друга. Разлетелось осколками, которые склеить было под силу одному Богу.
***

… Свежий воздух, дувший в приоткрытую дверь пивнушки, не мог разогнать спертой атмосферы. Пахло прокисшим пивом, дешевой водкой, дерущим горло табачным дымом и паршивой колбасой ,что предлагалась на закуску… Он вернулся домой. Он всегда и отовсюду возвращался. Поэт поднял грязный стакан с водкой и уставился в немытое окно на еле видную полоску моря…

Власть (отрывок из романа)

Глава третья

Стены

Как же болит голова! Просить таблетку у вертухая? Нет, лучше терпеть. Поэт глухо застонал. Он потерял счет времени. Сколько он здесь? Где он? Камера шесть шагов в длину, три в ширину. Узкая кровать, привинченная к полу табуретка, крохотный столик и в углу унитаз, с краном над ним. Царские условия. Это теперь его мир. Надолго? Кто знает. Боль и воспоминания мешались в гудящей голове. Мужик с перстнем, полковник, лейтенант Анвар… выстрелы, взрывы. Допросы. И камера, ставшая домом. Два раза приходили журналисты. Он с презрением смотрел на их лисьи морды, но говорил вежливо. Отвечал на все вопросы. Главарь мятежа. В особо охраняемой тюрьме. Нет, не бьют. Питание? Отличное. Всё хорошо. Просьбы? Нет просьб. Они сообщили ему новость, после которой в сердце засел раскалённый гвоздь.

Когда в город вошли верные власти части, работяги сжали кулаки, но терпели. Когда тащили на допросы друзей и родных — они молчали. Когда, словно павший скот, закапывали убитых мятежников — они глухо роптали. А потом…. Потом назначили новую власть. И новый мэр, с трибуны на митинге, бросил им в лица – « Ну, рабы, теперь мы за вас возьмёмся конкретно!» А сзади кривили небритые лица, вернувшиеся под защиту центральной власти, «гости с юга». Вечером они принялись мстить. Были убитые, изнасилованные. Полиция как – будто не замечала творящегося вокруг.

Вот тогда полыхнуло. Небо содрогнулось от того, что люди делали с инородцами. Повезло тем, кого просто растерзала толпа. Потом народ взялся за бросившуюся «восстанавливать порядок» полицию. Хваленные краповые береты драпали из города, бросив оружие. Карателей рвали на части. Новую администрацию, не мудрствуя, заживо сожгли на площади. Мужики, женщины, дети.… Все взялись за оружие. Нервы центральной власти не выдержали. В тот день, когда на старых улицах зацвели вишни, с неба посыпалась смерть. Ковровая бомбардировка не щадила никого. Людей, собак, кошек, деревья, дома.… Нет больше маленького города над мелким тёплым морем. Только руины и пепелища – словно надгробные памятники тем, кто не захотел быть рабом…

Поэт сидел, стиснув зубы. Журналисты еще позадавали свои идиотские вопросы и ушли. Он остался один. Всё плыло перед глазами. По стенам камеры бежали картинки. Родная улица, старый дом, соседи, друзья. Ничего этого больше нет. Силы, где взять силы пережить всё это? Не сломаться. Выдержать. И вернуться в мир, где нет больше Родины. Мстить. Как же он будет мстить! За всё. За каждого погибшего земляка, за каждый сгоревший дом, за каждое сгоревшее дерево. Поэт ударил кулаком в бетонную стену.

— Не надо. Стены крепче твоих кулаков. – На табуретке у столика сидел давний знакомец. Тот же ледяной взгляд, тот же перстень на пальце, только костюм другого цвета. Поэт сел на кровать напротив. Они долго молчали. Потом Гость спросил:

— Водки?

— Давай. – Поэт равнодушно смотрел на возникшую из ниоткуда бутылку. Он залпом выпил стакан. Закурил дешевую сигарету. Потом тихо спросил:

— Зачем ты здесь?
— Ты просил силы. Я пришел дать её. Не бросать же тебя. Я еще не выполнил обещание – ты еще не стал императором. Поэтому я рядом. Что же в твоей душе, Ваше будущее величество? – Ледяные глаза впились в лицо Поэта. Загрохотали багровые скалы, ревел черный прибой и ангелы падали с неба в потоки огня. Боль. Страшная боль утраты вечного Неба наполняла душу черным фонтаном силы. Ледяной ветер над бушующим пламенем дул прямо в душу. Уходили отчаяние и усталость. Черная великая сила бежала по жилам. Гость довольно кивнул.
— Пока хватит. Слишком много силы ты не выдержишь. Ты почуял нашу боль и нашу силу. Теперь ты понимаешь нас. Пей, Император! Я первый, кто назвал тебя так. Потом их будут миллионы. Я видел твою душу. Месть и беспощадность, решительность и напор. Это то, что надо. Я боялся сопливых покаяний и просьб о пощаде к небесному папочке. Этого нет, и, значит, – ты победишь! Подожди немного. Уже убийца пристрелял винтовку, уже просчитаны маршруты поездок президента. Скоро, уже скоро грянет выстрел. В стране наступит хаос, и тогда нужен будешь ты. Тебя повезут в другую тюрьму. По пути ты уйдёшь. Как? Пусть тебя это не волнует. Думай о власти, которая уже ждёт тебя. Выпей еще. Надо же, к тебе гости. Я тут, в сторонке посижу.

Дверь камеры открылась. Настороженный вертухай пытливо оглядел все уголки маленькой камеры, сидящего на кровати гостя он не заметил. Охранник отошел в сторону и пропустил в камеру священника. Потом покачал головой и вышел в коридор, заперев за собой дверь. Священник — невысокого роста мужчина с небольшой бородкой и печальными, всё понимающими, глазами — посмотрел на Поэта и бросил быстрый взгляд в сторону табуретки, на которой сидел Гость. Он осенил себя крестом и сказал Гостю:

— Оставь нас, Сатана! Я хочу говорить с этим человеком.
— Я не Сатана. Впрочем, если хочешь, я могу позвать шефа – издевательски хохотнул Гость – Обрадуешься ли ты этой встрече?
— Мне не о чем с тобой говорить, жалкий бес. И твоего хозяина я не боюсь. Если со мной Бог – то КТО против меня? Архангел Михаил ждет новой встречи с вашей кодлой. Ты под этим шикарным пиджачком все еще носишь след от его копья. Сдёрни, шваль, и не кипущуйся. Грядет разборка с вами, вы на все предьявы ответите!
Гость, злобно скалясь, исчез в душном воздухе камеры. Поэт рассмеялся и спросил священника –

— Откуда такой слэнг, Батюшка? — Священник смутился и, как –то по детски, улыбнулся-
— Прости, сын мой. Долголетнее служение при тюрьмах накладывает свой отпечаток. Даже на приеме у митрополита, бывает, срывается такое, что краснею потом не один день. Что делать? Я должен говорить с людьми на понятном им языке. Иначе мои слова не будут услышаны. А здесь, в тюрьме, язык и жизнь совсем другая, чем на воле. Здесь тарахтят костями и стоят на одной ноге мясники, скокари, гладиаторы, каталы, авторитеты… Пропавшие души. Все они люди. Все дети Божьи. Вернуть этих блудных детей домой – мой долг.

— Меня вы домой не вернете – жестко сказал Поэт – Мой дом погиб под бомбами той власти, за которую вы всем скопом молитесь!
— Мы молимся, что бы Господь не отвернул лика своего от этой власти. Дал ей вразумление и терпение. Убрал скверну и злобу. Пробудил в ней милосердие и сострадание.

— Это милосердие сыпалось с неба тонными фугасами!

— Каждый ответит за дела свои перед единственным Судьёй. — Священник грустно вздохнул. – Я пришел говорить с тобой. Не надо отрицательно качать головой. Я все понимаю. Я вижу черный огонь, что заливает твою душу. Ты сейчас просто не услышишь слов Добра. Семена упадут на камень и не дадут всходов. Я вижу отметину черных на твоей душе, а убрать её не могу. Ты сам не хочешь этого. Просто придет время, и ты устанешь от этого зла. Ты думаешь, оно дает тебе силу? Нет. Распадается твоя душа и энергию этого распада, малую её часть ОНИ возвращают тебе в жилы. Просто запомни мои слова: вернуться к Богу НИКОГДА не поздно! Прочитай притчу о « работниках последнего часа». Там ответ на все. А, пока, прощай, сын мой. Если случится чудо, и ты решишь вернуться к Свету, ты позовешь меня. Я услышу.

Священник встал и пошел к двери тихонько бормоча: « Господи, прости его. Пощади эту заблудшую душу». Поэт снова остался один. В голове шумело от бесед и принесенной Гостем водки. Он замахал головой. Нет! Никаких покаяний! Этот поп просто слуга проклятой власти. Он пришел сломать ему волю. Не выйдет! Чтобы мстить нужна сила. А даст её только Гость. С ним и будем продолжать вести дела. Он упал на кровать и попытался заснуть. Долго ворочался и провалился в какое – то забытьё.

Маленький белый щенок бежал по улице за мальчишкой. Одуряющее звенели пчёлы в ветках цветущих вишен. Пожилая женщина, с бесконечно любимым лицом, звала их домой. Сосед – старик с орденскими колодками на старом пиджаке — шел из магазина с пакетами молока в коричневой «авоське». Мальчишка бежал дальше. Там за пятиэтажкой – кинотеатр, надо купить билет. Потом домой. Щенок радостно лаял, радуясь весне и бегу. Они повернули за угол. Кинотеатра не было. На поляне с черной травой стояли огромные часы. Вместо маятника, на плесневелой веревке, раскачивался повешенный. Распухший синий язык ворочался в тронутом гнилью рту. « Бом. Бом. Где теперь твой дом?» — раздались хриплые звуки. Мальчишка попятился назад. Щенок, пустивший от страха лужу, опомнился и, оскалив молочные клыки, загородил собой мальчишку. С неба метнулась черная стальная птица. Вспышка, удар. Мальчишка откатился в сторону, держа в руках, плачущую человеческими слезами, собачью голову. Он с криком бросил эту страшную ношу и пустился домой. Дома не было. Вместо маленькой уютной улицы раскинулась огромная площадь. Ревели оркестры и вились по ветру черно – красные знамёна. Шеренги солдат, с мёртвыми глазами, держали равнение на высокую трибуну. На ней стоял мужчина в красивом черном мундире и улыбался уголком рта. Мальчишка подбежал к трибуне и, давясь слезами, закричал – « Что?? Что же ты наделал?? Зачем??» Мужчина в сером костюме со странным перстнем на пальце двинулся к мальчишке. Из его ухоженной руки росли кривые страшные когти. Черные крылья рвали на спине ткань пиджака и солдаты на площади превращались в скелетов. Смолкли оркестры.… И было слышно, как кричали от боли скалы, когда на них с неба сыпались воющие белые фигуры, мгновенно становящиеся черными. Мальчишка сжал руками голову и закричал в небольшое белое облако, среди горящего черного неба.

-Чё орёшь, чудо? – вырвал из сна голос вертухая – Собирай шмотьё. Идёшь на этап. Поэт плюнул ему вслед и стал собирать жалкий скарб. Этап так этап. Если Гость не врал – недалеко и свобода.

В автозак их посадили всего пятерых. Все пятеро «особо опасны» и конвой держался настороженно. Лейтенант нервно покусывал губы. Главарь мятежников, вор в законе, трое убийц, число жертв которых известно лишь приблизительно… Дела. За этой публикой глаз да глаз. Если, что – сразу на поражение. А ехать триста километров… Вокруг леса и болота. И нахрена он пошел в конвойную службу?! Лучше б взводом командовал в каком – нибудь Мухосранске. Лейтенант сплюнул и, воровато оглянувшись, присосался к горлышку фляги. Солдаты сделали вид, что не заметили. Машина тронулась в путь. В проволочном « купе» напротив Поэта сидел странный зэк. Поэт мельком слышал – на его визави десятки убийств. Он был начальником « службы безопасности» у какого – то пахана. Погоняло попутчика звучало странно – « Феликс». Обычно у братвы в ходу другие погоняла. Поэт от скуки начал присматриваться к Феликсу. Породистое лицо, большой узкий нос, серые умные глаза. Никаких наколок на руках. Странный тип.

Машину слегка подкидывало на ухабах дороги. Хотелось курить. А еще больше сладкого чая с куском жирного торта. Поэт хмыкнул. Проходивший по коридорчику между клетками вертухай зашипел гадюкой и приложился дубинкой к клетке Поэта. Потом попытался высморкнуться, но противные зеленые сопли повисли на грязных пальцах. Он вытер их о форменные штаны. Феликс вполголоса бросил –« Быдло!». Конвоир резко повернулся и потянулся к кобуре с табельным стволом. « Отставить, Мищенко!» — рявкнул лейтенант – « Мне этот скот по списку сдавать. Передадим на зону, я пару слов кину местным – этим двоим устроят « весёлую» жизнь.» Конвойный, матерясь, пошел на свое место. « Турпоездка» продолжалась. Поэт задремал.

Сильный удар. Грохот сминаемого железа. Чей – то вопль. Крики. Машина кувыркнулась с дороги. Кровь заливала рассеченный лоб. Поэт увидел – как конвойного бросило на клетку Феликса. Тонкие сильные пальцы сомкнулись на горле вертухая. Хруст и тело солдата оседает вниз. Пальцы убийцы срывают с ремня ключи от клеток. Распахивается дверь автозака. Конвой выпрыгивает наружу. Слышны крики –« Бежим! Щас рванет! … А зэки? – Пусть горят! Потом посчитаем черепушки и отпишемся.». Феликс открывает двери клеток с зэками. В его руках ствол вертухая. Он прыгает наружу. Щелчки выстрелов. Хрипы. Зэки ломятся по раскаленному полу горящей машины к проему двери. Поэт рвется за ними. Возле горящего автозака трупы расстрелянного конвоя. Вокруг вековой лес и над ним бесконечное синее небо. Поэт хватает автомат конвоира и выпускает очередь в кашляющих от дыма попутчиков. Они валятся на обочину. Феликс вскидывает ствол пистолета. Но ему в лицо смотрит автомат в руках Поэта. Секунды вечности. Тишина. Поэт опускает автомат. Он вынимает у мертвого лейтенанта пачку сигарет и закуривает. Потом бросает пачку Феликсу. Тот тоже прячет пистолет. Они стоят и курят у груды тел на обочине лесной дороги. Феликс тихо спрашивает –« Зачем?». Поэт выпускает облако дыма и так же тихо говорит –
-Справедливо. Они заслужили свою пулю
— А мы?
— Мы пока нет. У нас еще много дел. Вместе?
— Вместе – Отвечает Феликс, пристально глядя в спокойные глаза Поэта…

(продолжение следует)

Принято. Оценка эксперта: 29 баллов.

Небольшая история про то, как надо правильно умирать. Глава 1

Сейчас, снаряжая патроны, я даже и не вспомню, как именно мы познакомились.
Наверное, просто пожали друг другу руки. Вена в вену. Но началось все — иначе.

Началось все с того, что я понаехал в Питер. В Питер понаехал я с якобы своей жилплощадью, и уже бритый на всю голову. Прописался, устроился на работу, и, грех сказать, начал покупать потихоньку мебель и бытовую технику. Пылесос там.. Микроволновку… Какой бред. На самом деле я искал банду. Видите ли, клуб по интересам предполагает некоторые увлечения, свойственные молодой, бунтующей натуре организма. Да, я люблю драться. Ну а что вы хотели? Ребенок, неполных двадцати, из уездного города Сквозежопинска. Очень русский. Вам никогда на уроке русского языка в школе нерусская учитель не объясняла, сто нужно срочно из Сквозежопинска валить, потому что он не ваш, не русский Свозежопинск? Нет? Вы многое потеряли! Впрочем, вернемся к повествованию.
Я честно отсиживал свои положенные восемь часов в сраном офисе, получал за это зарплату здесь, которая по Сквозежопинским меркам тянула на, как минимум, первоначальный взнос на ипотекорабство там. Все херня. Я просто искал банду.
Я читал милицейские сводки. В мой день рождения, в июле, были забиты кастетами и отвертками двое граждан Нигерии. Оба — наглухо. Через день, в сраном метро, где на каждом углу по десять камер, прямо среди белого дня, были опиздюлены четверо китайцев. Двое – обратно глухие. Еще через день были двое граждан Танзании. Парни просто вышли покурить из общаги – и здравствуйте. Даблкорпс.
Я брил голову и читал милицейские сводки. Московский предприниматель, владелец чего-то, шел-шел себе по Суворовскому, и зашел во дворы. Двадцать шесть ножевых. Он даже понять не успел, что умер. Версию ограбления ментам пришлось отмести сразу – во внутреннем кармане куртки предпринимателя лежали нетронутыми восемь тысяч долларов с хвостом. Все херня, я просто брил голову и читал милицейские сводки.
Я бродил у Казанского, где собиралась бритая молодежь, я пил пиво на Старой Деревне, там тусили иногда Грибные, я поднял всех возможных и невозможных знакомых, я знал – банда есть. Ну невозможно же опиздюлять в одну субботу тридцать черных рыл в разных районах города одновременно! Я знал – банда — есть.
Я, первым делом, завел кучу знакомств с футбольными фанатами, позиционируя при этом себя – как себя. Все без результатов. Шульцы уже присели, а остальные расползлись по тараканьим впискам. Все несколько успокоилось, когда я нашел бойцовский клуб. Ребята собирались на Петроградке, в одном из ооооочень элитных фитнес клубов. И просто, по-мужски, крошили за будь здоров друг другу ебальники. Потом пили пиво, курили кто сигареты, кто другое. Там тусили и бывшие десантники, и владельцы весьма состоятельных бизнесов, и просто обрыганы в виде меня. Зато, там можно было пиздиться по полной, раскидывая по стенам свою и чужую кровищу, без всякой глупой ереси. Это был суровый мужской нужный базар, без ненужных соплей и пустых словесных прелюдий. И все бы хорошо, но тут меня забрали в армию. Ведь мне же не двадцать семь, да?

Принято. Оценка эксперта: 33 балла.

Предательство. Настроение.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! – кричу в пространство. Нет, уже не кричу, а шепчу. Боль отняла силы, остался лишь этот хрип и злые слёзы на самых кончиках ресниц.

— Кого на этот раз? – деловито спрашивает тётка Жизнь, ехидно прищурившись.

— Его… — То ли стон, то ли вой – выдохнула, в общем.

— Напейся, — советует. – Чай, не впервой лицом в дерьмо падать-то.

— Не хочу, — огрызаюсь зло. Способ, конечно, проверенный, но здоровья и так кот наплакал.

— Раз жить ещё хочется, значит не смертельно. Выдюжишь, — констатирует вредная собеседница. Она никогда меня не жаловала, поганка.

— Куда денусь, — вынуждена согласиться я, потому что вешаться точно не собираюсь. Ща наревусь в своё полное удовольствие, потом сформулирую проклятье по всем правилам и успокоюсь. Может быть.

Подышав пару минут, – говорят, помогает, — снова срываюсь на стон:

— Больно-то как! Ненавижу!

— Ну-ну, — притворяется Жизнь сочувствующей. – Всё проходит, пройдёт и это. Предательством больше, предательством меньше. Давно бы могла уже привыкнуть.

Нашла чем утешить. Я эту истину вместо молитвы перед сном читаю. Давно уже не помогает. Да, и разве к такому привыкнешь?! Каждый раз, как в первый. Зря надеялась на понимание. Даже собственная жизнь каждую минуту предаёт. Вот и теперь выдала:

— А, вообще-то, ты сама виновата.

— Чего это? – Ну, я законно обиделась. Надоело быть со всех сторон виноватой и ни за что по морде получать.

— А кто тебя заставлял, вторую щёку подставлять? Уже ведь успела получить плевок в душу, ан нет, опять в тоже болото полезла? И чего, спрашивается?

— Так чувства же, типа, — неуверенно стала оправдываться я, понимая, однако, что против правды не попрёшь. – И он обещал…

— Или ты не знаешь, что все они обещают? – хохотнула умудрённая жизненным опытом тётка. – А за чувства, между прочим, всегда платят по полной. Так что нечего тут из себя оскорблённую невинность строить!

Вот же зараза! Даже пострадать в своё удовольствие не дала. А я уже было, так настроилась. Теперь буянить и лить слёзы даже как-то неудобно. Считай, то же самое, если бы я у заведомо подлого торговца просроченную колбасу купила. Как говорится, видели глазки, чего выбирали, теперь ежьте, хоть повылезьте. Эх, удивляюсь я этой Жизни, всегда успокоить сможет. А сначала, кажется, что оскорбляет не за что. Ясно же, просто глаза открывает на то, на что глядеть не хочется. Никому ведь не охота сознаваться в том, что ты самая настоящая дура и есть. Прислушалась к себе – вроде полегчало. И уже воображаемый нож в сердце не торчит и раны там как будто никакой не наблюдается. Даже, наоборот, легче стало. Ни о ком не думаешь, не терзаешься понапрасну. Словно камень с плеч свалился. Подумалось, хорошо, что предал. Красиво, получается, от проблемы избавилась. Сама такая белая и пушистая, а он, выходит, козёл. Теперь все мне сочувствовать будут и поминать его не совсем красивым словом, или даже ну очень некрасивым, которое в книжках, обычно, не используется. Замучается икать от тех поминаний. Нормальная такая месть, с юмором. А ещё, надо заметить, что земля круглая, и зло, как и добро, к своему владельцу обязательно возвращается. Так что даже на проклятье время тратить не нужно. Этот, гад, получается, сам себя и проклял своей собственной подлостью. Эх, хорошо с Жизнью поговорили, и, главное, вовремя. Теперь руки марать об эту погань не придётся. Останусь с чистой совестью, как говорится, хоть и в гордом одиночестве. На мой век прынцев хватит. Ещё бы определителем обзавестись, который бы поддельные короны выявлять умел. Придётся по старинке, как и прежде, на ощупь действовать. Ну так, кто не рискует, тот и счастья не выигрывает.

«Мы в ответе за тех, кого приручили» (с)

Представь себе. У тебя была любимая собака. Она была с тобой очень долго, ты был к ней привязан. Но вдруг она сорвалась с поводка и убежала, оставив тебя в недоумении и горе. Ты шёл по тёмной улице, искал и тщетно звал свою собаку, и вдруг на твоём пути попался брошенный, голодный и совершенно несчастный щенок, пугливо жавшийся в тёмном углу. Ты пожалел его… подошёл, ласково заговорил, погладил по мохнатой макушке и вдруг увидел, как в тоскливых, пустых глазах начала загораться искорка надежды. И ты полюбил эту искорку всей душой, ведь она так нужна была тебе сейчас — вера в ТЕБЯ, кто-то тёплый рядом, глядящий на тебя таким преданным взглядом. И ты забрал его с собой. Ты вернул щенку веру в людей, дал новый смысл для жизни, и сам радовался, находясь рядом, и постепенно забывая свою потерю.
Но, спустя совсем недолгое время, ты вдруг начал понимать, что помимо радости и удовольствия щенок принёс в твою жизнь ответственность. С ним надо гулять тогда, когда ему надо, его надо кормить, с ним надо общаться, иначе захиреет от тоски. А ты… ты вдруг вспомнил, что есть так много интересного в этой жизни, чего ты лишал себя, когда думал о своей собаке, и отдавал ей часть своей жизни. И вот ты решил — надо поскорее расстаться. Ну что такое месяц, щенок ещё не успел привязаться, да он и старого хозяина забыть не успел. Я же хороший, я не буду делать ему слишком больно, надо отвезти его куда-нибудь, лучше всего туда, где нашёл. Вдруг его ещё ищут.
Отвёз. И оставил, нежно поглаживая и успокаивая: не бойся, всё будет хорошо, тебя обязательно найдут. И ушёл, терзаясь муками совести, но страстно желающий вернуть себе СВОЮ жизнь.
Спустя какое-то время всё у тебя наладилось, жизнь была весела и прекрасна, именно такая, как ты мечтал. Но однажды, проходя мимо ТОГО места ты услышал, как дети обсуждали историю местного «Хатико», щенка, который сидел в углу, пока не умер. Его хотели забрать, ему предлагали пищу. Но всё было бесполезно. Он больше не верил никому….

Душевный шторм

Настоящий яростный шторм, сколько бы он не продолжался, всегда заканчивается затишьем, так и сейчас, океан рядом с моим домом, после ночной бури гладью распростерся в бесконечность, и потрепанный ночными ветрами уснул, отражая в своем зеркале только синее небо. Стоя по колено в воде я смотрю на дом, который, отражаясь, колышется у меня под ногами. Иногда я бы, наверное, с удовольствием провалился в этот отраженный мир, в надежде убежать от навалившихся проблем, но развернувшись, ныряю под воду, и что есть сил пытаюсь уплыть поглубже. В пять должна приехать моя скоро бывшая жена, чтобы начать оформлять бумаги для развода, а пока у меня куча свободного времени. Вообще, время у меня всегда на особом счету, и едва ли когда я осмеливаюсь им пренебрегать, называйте это жадностью до секунд, или шизоидный страх умереть не успев завершить что-то важное, но ощущение целого незанятого дня впереди, приводит меня в восторг и планы кучей сваливаются мне на голову, разрывая одновременно в разные стороны. Сейчас, вместо того чтобы придаваться своим эгоистичным утехам, будь то игрой на рояле или чтение, я погружаюсь в раздумья, как в океан, уплываю на несколько лет назад, и пытаюсь понять суть уже законченных отношений. Что же заставляет людей сходиться, жить вместе, делать совершенно чужого человека, чуть ли не самой главной частью своей жизни, воспламенять чувства до слова Любовь, а потом давать им остывать словно ночной пустыни до слова Равнодушие? Не останавливаясь на индивидуальности каждой подобной истории хотелось бы зациклится хотя бы на себе. Поздний взгляд на ситуацию всегда дает массу новых впечатлений, порой так даже можно увидеть совершенно очевидные выходы из давнишних проблем, таких явных, что даже смешно от того, что не мог понять этого раньше. Хотя может и мог, просто не хотел. Мало ли какими мыслями я руководствовался тогда, не все же постоянно течет одинаково и выгдядит также. Да и ситуации даже похожие всегда ощущаются под разными мыслями .А перебрав все в голове и перестроив весь внутренний мир в выгодную для меня сторону, мое сугубо эгоистичное мироощущение может в миг делать незначительными вещи, за которые я мог бороться годами отстаивая их. А потом в миг разрушить все дабы не показывать насколько на самом деле больно и неприятно. Да так, что и сам в это веришь и вскоре уже все забываешь. А потом остается только размышлять и делать выводы. А это тоже что-то, лучше чем ничего… Я бы даже сказал что это Что-то может быть и незначительным, главное осознанным, наоборот как Ничего глубоко обдуманным и непонятым. На прошлой недели я потратил кучу денег и времени чтобы привезти из городской квартиры свой потрепанный жизнью рояль. Сейчас же я понимаю на сколько правильное было это решение, принесшее в мою душу долгожданный покой и умиротворение. Игра на рояле для меня как уход от всего мира, настолько глубоко, что закончив очередную партию, или просто уйдя в себя за перебором клавиш, я еще долго отхожу от музыкального транса и медленно всплывая, осознаю где я. Когда дело доходит до музыки в такие дни, заполненные раздумьями до краев, я всегда играю медленно, кажется что сердце будто качается на нотах, каждое нажатие клавиш не проходит бесследно для души, оставляя там маленькую частичку тепла и спокойствия, которое греет изнутри и защищает от ненужных мыслей. Звонок в дверь разорвал в миг все очарование вечера и заставил все-таки вспомнить о предстоящем разводе, со всеми присущими этому процессу делами. На оформление нужных документов ушло всего полтора часа и я наконец закрыл за практически чужой женщиной дверь. А ведь как все оказывается просто и легко, несколько подписей и соглашений, хотя сомневаюсь что так же бы все пережил без своего глубоко врожденного эгоэстичного Я. Сколько интересно еще людей так же как и она будет оставлена за бортом моего судна? Судна которое одиноко несется по волнам жизни, периодически включая полный ход или разворачиваясь в противоположном направлении, когда на горизонте появляется суша или другие суда. Судна капитан которого уже не раз обогнул землю плавая рядом с самыми опасными и скалистыми берегами, в надежде налететь на риф и не решаясь напрямую пустить кораблю на скалы. А иногда, совсем запутавшись в своем смятении чувств вопреки всему, наоборот ищет тихие гавани на необитаемых островах. Оставшись снова один, я опять начинаю чувствовать свое медленное погружение, как в океан, в свое одиночество и отрешенность, иногда я практически уверен что именно эти чувства будут моими лучшими друзьями до последних дней, и знаете, это меня нисколько не огорчает. Остаток дня снова распланирован лишь на меня, в следствии чего сразу окрасился мыслями о предстоящем закате, книгах и рояле, музыке, в которой я намерен утопить остаток вечера и часть ночи. И потом, поднимаясь к себе в спальню я буду перебирать в мыслях прошлую жизнь, принятые решения и итоги. Никогда наверное в человеческой жизни не наступает полной гармонии хоть в каких-то душевных областях, это как океан за стенами моего дома,сейчас спокойный и тихий только здесь, а где то за многие тысячи миль от меня бушует настоящий шторм

Принято. Оценка эксперта: 20 баллов.

Исповедь грешника. Начало новой жизни

От мужика — воняет потом,
От мужчины — пахнет женщиной.

Конец июня начало июля. Жара. Часов двенадцать или около часа дня. Ярко светило солнце, слепило мне глаза и обжигало плечи так, что оставались белые следы от майки. Даже в шортах было очень жарко. Я стоял на остановке, держал свой путь из тихой деревни, куда приехал навестить родителей и всех близких мне людей, обратно в шумный город, где проживал уже добрых пару лет. После таких встреч частенько на утро болит голова, и ты пьешь холодненькое пиво в надежде, что боль пройдет и ведь, сука, проходит. Стою, жду маршруту, пью освежающее пиво, боль потихоньку отходит. Я один на остановке и больше ни души. Вокруг ходит народ. Кто в магазин, кто мимо, кто просто прогуливается с детьми, птички чирикают и так душевно и светло, что не охота уезжать отсюда в ту суету и мертвецкую городскую духоту, что при одной только мысли об этом становиться тошно. К остановке подошла девушка. На вид очень мне знакомая, ну точно где-то видел или мы встречались раньше. Луноликая, среднего роста, темноволосая, в очках, хорошие пухлые губки — в самый раз, ее светлое облегающее платье с точностью подчеркивало ее прекрасное утонченное тело, ее грудь, животик, отличную попку и красивые блестящие на солнце ноги. Решил заговорить, чего упускать шанс познакомиться с такой красотой.
— Привет! — проговорил я полупьяным голосом, — она ответила тем же, — ее голос? этот голос я уже где-то слышал, он мне знаком, — подумал я.
Ее темные, пышные локоны блестели на солнце, а белоснежная улыбка ослепляла мои затуманенные от выпитого глаза. Мы разговорились, но спрашивать знакомы ли мы я не стал. Болтали минут десять до того, как подъехала маршрутка. Мы сели. Расплатились. В салоне кроме нас больше никого не было. Я сел у окна, она рядом со мной. Полетела еще одна крышка, от новой пивной бутылки в пакет, сопровождающаяся дымком и пенкой свежего напитка. Предложил ей выпить, она отказалась. Едем. Она улыбается, и ее ладонь уже легла на мое колено, — Оп-па! — подумал я, — какая нежная и теплая ладонь и так плавно поглаживает мою коленку, что я слегка возбудился, попробовал еще раз напрячь свои мозги в надежде, что вспомню ее, но все напрасно. Головная боль уже почти прошла и только я хотел ей что-то рассказать, как она, наклонившись к моему уху, а мне-то показалось, что она хочет меня поцеловать, шепчет мне на ухо:
— Можно мне, сделать тебе минет? — я удивленно…
— Не понял?
— Хочу сделать тебе приятно, можно? — я оглянулся вокруг. Никого не было кроме водителя, который был увлечен мощностью двигателя своей дырявой Газельки, где-то на подсознании вообразив себя гонщиком формулы один. Ответ последовал незамедлительно.
— Если тебе так хочется, пожалуйста! Я не против.
Расстегнув мне ширинку она достала его из штанов и начала нежными движениями обрабатывать мое хозяйство. О-о, Боже, как она это делала! Это самый лучший минет в моей жизни, — говорил я себе гладя ее волосы на голове своими пальцами. Мы проехали две остановки. Пассажиров по пути не было. Я сидел и получал удовольствие. Боль в голове окончательно уже отступила, и меня накрыло пиво вперемешку с супер минетом. Все это блаженство продолжалось минуты две-три, она отвлеклась на секунду и крикнула водителю, чтобы тот остановился. Бедная Газелька чуть не выплюнула свой двигатель наружу при таком резком торможении, мне даже показалось, что наш пилот хочет сделать знаменитый полицейский разворот, оглянувшись назад я увидел, как клубы дыма окутали всю скоростную трассу.
— Блин, я проехала свою остановку, — сказала она, выбегая из маршрутки, — скоро увидимся! — В эту секунду на моем лице застыла маска блаженства, удивления вперемешку с огорчением и не доконченным делом!
— Когда увидимся-то? — хотел я спросить, но она уже хлопнула дверью.
Я помню, что все то время, пока мы ехали, звонил чей-то телефон и мелодия напоминала звук разрывавшегося от звона будильника, но я не обращал на это особого внимания, а сейчас он звенит так громко и это, кажется, мой телефон. Тут я просыпаюсь и понимаю, что это, сука, сон и что это мой будильник, говорит мне, что пора бы и на работу бежать.
— Вот же дерьмо! — прокричал я сонным голосом, а девушка до боли знакома… .
На улице и в правду стояла июльская жара. Раздвинув шторы я дал солнечным лучам проникнуть в комнату и осветить каждый предмет, находившийся в ней. Сходив в умывальник, и смыв следы утренней поллюции от охуительного сна, я продолжил собираться на работу. Заварив себе горячего чаю и позавтракав, я отправился на работу.
Вообще, как я оказался жителем большого города, жившим до этого в деревне? Да все очень просто, сейчас расскажу. Вернувшись из армии я еще пару недель погулял и когда почувствовал, что нужны деньги решил устроиться на работу, но куда, я пока не знал. Мне очень хотелось жить самостоятельно вдали от родителей и всего домашнего быта. Полистал нужную газетенку и позвонил по номеру, где мне предложили пройти собеседование. Работа на европейском заводе неподалеку от моего родного города, что-то связанное с автопромом. Работа в городе, а, значит, у меня есть шанс свалить из дома и начать свою жизнь. Я рассказал родителям, что нашел работу, они, конечно же, за меня порадовались, но когда я сказал, что буду жить в городе, то лица их не высказывали уже той радости, что была до этого.
— Как в городе? — с восклицанием спрашивала мать, а отец все прекрасно понимал и я это видел по его лицу.
— Ну, как? Вот так, как все там живут, — отвечал я и приводил множество доводов о том, что мне проще будет жить там, чем здесь, — во первых: на дорогу не надо будет тратить столько денег, ведь завод предоставляет развозки от станций метро, — как же мать не хотела меня отпускать, но меня уже было не остановить, — во вторых: мне пора бы пожить и самостоятельно, в третьих: я же не в другую страну уезжаю и помогать вам буду, чем смогу, — и с этими словами я отправился в новую жизнь пытаясь стереть старую и убраться из деревни от которой меня тошнило.
И вот я уже житель большого города, где всем наплевать на тебя и ты не паришься ни о чем. От своего семейства мне убежать так и не удалось, так как я переехал жить к своей бабуле, как же она была рада этому. Бабуля работала, где-то в охране сутки через трое, так что сутки я мог делать что угодно. Домой я приходил поздно и сразу падал спать, а утром уходил на работу, но когда бабуля работала, то комната была полностью в моем распоряжении и женские стоны в этот день раздавались по всему коридору общаги из дверей моей комнаты.
Первую неделю на заводе я удивлялся тому, как здесь много иностранцев: немцы, корейцы, канадцы, поляки, но больше всего было немцев. Был даже один немец похожий на солиста из группы «Scooter». Такой же светловолосый и с серьгой в ушах. Постоянно улыбался. Подходил к нам, жал руку каждому и говорил на ломаном русском:
— Привьет, как дьела? — и улыбался.
Когда прессовая линия стояла без работы, он, вдруг, из ниоткуда, выскакивал с криками: «Продакшен-Продакшен!» и линия начинала ехать. Вся эта картина мне напоминала одну из песен Scooter’а «1,2,3 fire!!! Hey-hey-hey!».
Как-то с парнями, мы сидели в курилке. Светлое, летнее утро, солнышко встает за горизонтом, время половина девятого, а мы со стаканчиком кофе и с сигаретой в руке ржем на всю курилку. Тут выходит Армин, смотрит на это все и говорит:
— Что? Хорьеше рабоотаать!
Мы переглянулись и я ответил:
— Да, не плохо, так-то. — Он кинул на меня, такой, взгляд с высока. Докурил сигарету и ушел.
Когда он ушел, мы стали обсуждать его слова:
— Ему, надо было, надеть форму немецкого офицера, кожаную фуражку и плеть в руки…, — говорил Леха.
— Ага, еще однолинзовые очки на цепочке в глаз и с сердитым видом говорить:
— Хорьоше рабоотаать, русский Ииван?
— …и еще смеяться так, фамильярно — ха-ха-ха!
Все иностранцы улыбались. Я не мог понять, чего это они улыбаются? Жизнь удалась, что ли?
Так вот, я решил, что здесь стоит проверить свои знания немецкого и английского языков. Английский был не плохой, но немецкий храмал. Иностранцев выдавала их физиономия. Какие-то они все слишком милые и улыбчивые, в отличие от нас. Мы же, суровые, в ожидании, что вот-вот нас где-то наебут. Но пока ненаебывали. Завод делился на три смены: утреннюю, дневную и ночную. Мне выпало первую рабочую неделю работать в ночь. Начальником смены у меня был Андрей Матик. Белорус, здоровый мужик, плечистый, ВДВ и все дела, но с пониманием относился к подчиненным. Смена которую мы меняли, возглавлял, некто, Богдан Костянников. По нему сразу видно, отставной офицер, всегда все выслушает, но никогда не юморил в отличии от нашего начальника. Взгляд орлинный, сказал, как отрезал, походка показывает солдатскую выправку. В общем, с этим мужиком, надо говорить членораздельно и бить точно в цель. Позже, я узнал, что он и правда отставной капитан.
Хожу я всю неделю и при рукопожатии тому или иному человеку, говорю:
— Guten tag (нем.)!
И доходит очередь до этого сурового Богдана Костянникова. Я ему протягиваю руку:
— Guten tag! — А он на меня так взглянул, как бы с высока, и говорит:
— Не умничай, тебе это не идет! — я не растерялся и ответил.
— Взаимно! — на что получил в ответ ужасающую гримасу удивления и внезапности. У него чуть очки не подпрыгнули с глаз.
Но эта история так себе, есть еще одна. Я устраивался с одним парнем одновременно на этот завод. В процессе трудоустройства мы сдружились, но потом я узнал его истинное «Я». Я тогда уже работал крановщиком и позабыл, что такое операторство. Работы в тот день навалило, просто пиздец. Тот парень(его звали Дима), тоже перешел из оператора на другую линию и был, что-то вроде лидером, самого себя, так как он там работал один.
Полдень. Работа кипит, у меня жопа в мыле, и я, как ужаленный меняю две линии штампов. Полностью увлечен своим делом. Тут мне по рации звонит этот Дима:
— Андрей, приедь, поставь катушку, — говорил он.
На что я отвечал, что не могу сейчас к нему приехать, так как занят своей работой. Сказав это я, продолжил смену штампов. Через минут десять вновь зазвенела моя рация. Дима:
— Андрей, срочно поставь мне катушку! Армин меня выебет…, — продолжал он, как бы умоляя меня.
— Блядь, я не могу! Занят! У меня две линии сменились! Доделаю здесь и прийду к тебе.
— Андрей, он меня точно выебет! — чуть ли не плача.
— Мне, похуй! — ответил я. И его слова перестали доноситься из радиостанции.
Я продолжил свою работу. Закончив дела, набрал по девятому каналу этого Диму.
— Дима, тебе еще катушка нужна? — на что я получил четкий и многозначащий ответ.
— Поздно, — вздыхая, говорил он в рацию, — выебали…
Я ничего не ответил, но если бы нажал на кнопку «вести разговор», то Дима бы услышал громкий и истерический смех.
Много еще всего интересного происходило и происходит на нашем заводе, но об этом расскажу позже.
В городе, единственным другом, с кем я на тот момент общался, был мой старый приятель — Антоха. Мы общались еще с тех времен, когда ходили в широких штанах, огромных футболках и в бейсболках с не менее широким козырьком, подражая, тем самым, чернокожим американцам. Но время шло и мы соответственно менялись тоже. Внешний вид, стили музыки и поведение изменились в корне, но вот привычки оставались те же. Мой нынешний друг и товарищ так же оставался жутким бабником, и его нельзя было встретить трезвым или же без баночки пива в руке. Но его внешний вид слегка меня настораживал: сережки в ушах с большими камушками, что на солнце переливались разными цветами радуги, так и остались без изменения и наша общая привычка стричься наголо. А вот все остальное — розовые макасины, футболочки в стразах, джинсики модные, сумочки и все в этом роде, короче модник, самый настоящий. Мы с ним частенько встречались, напивались у меня во дворике и ворошили прошлые набеги на девичьи сердца, я то не мог похвастаться таким количеством женщин, как он, но что имел, тем и рад был. Сидя на скамеечке, попивая пивко, мы делились новыми покоренными женщинами, но я пока не мог похвастаться большими трофеями. Он мне часто рассказывал про одну девушку, с которой познакомился в одном из приложений соц. сети, и уже давно с ней вел переписку.
— Она замужем, — рассказывал он мне, — но с мужем все плохо, есть ребёнок — сын, ему год и она собирается с мужем разводиться, они часто ссорятся, на что она мне жалуется каждый день.
— Отлично, — отвечал ему я , — действуй, молодые и разведенные мамочки — самый раз! Горячи, как угли в мангале!
— Да-да, — смеялся Антон, — я ее пока не видел, но на фото какая она…
— Хорошо, а у меня есть соседка, — продолжал я, — она постоянно выходит в коридор и что-то готовит вкусненькое стоя у плиты в своем голубеньком халатике в цветочек, что оставляет открытыми ее коленки и ножки, от чего так и хочется задрать ей халат и взглянуть на ее прелести, что, до сих пор, мне не доступны…
— Да, опрокинуть ее на стол и вставить по полной, — ликующим голосом говорил мой друг и поднимая вверх ладонь, а я свою давали друг-другу пятерку с громким хлопком.
— Надо действовать, — говорил я ему.
Прошло пару недель. Я был погружённый в работу, и тут раздался звонок, Антоха:
— ЗИГА! — кричал он мне в трубку (это был наш с ним прикол над общим другом Фролом)
— ЗИГА! — проговорил я.
— Ха-ха! Че делаешь?
— Работаю, что еще.
— Давай в пятницу встретимся, у меня есть, что тебе рассказать.
— Да, давай у меня тоже.
— Ну все, в пятницу вечером у тебя.
— Да, ЗИГА!
— ЗИГА! — и продолжительные гудки завершили наш короткий, но предвещающий много интересного, разговор.
Вновь пролетела неделя и наступила пятница. Мы договорились встретится часов в шесть вечера.
Не знаю почему мы так хорошо общались с Антоном, возможно, из-за того, что я много пил, так как совсем недавно пришел из армии и у меня был жесткий нехват вредных веществ в организме (НВВО), конечно же и не мало важное прошлое нас тоже связывало, но здесь другое. Как-то даже он стал меня называть таким громким словом, как «лучший друг»! Меня это даже пугало. Я никому не хочу быть лучшим другом да и во мне ничего дружеского нет. На это я ему ответил, что не стоит меня так громко называть и, что рано или поздно он разочаруется во мне, так что не надо кидаться такими громкими словами. На это он отреагировал спокойно и лишь запил все мои слова пивом сидя на скамейке в пятницу вечером, как мы и договаривались встретится.
— Я что хотел тебе рассказать то, — ликующе произнес Антон.
— Ну, не тяни, начинай, — допивая бутылочку пива сгорал я в ожидании эго истории.
— Та Арина, помнишь, про которую я тебе рассказывал, ну, что познакомился в одном из приложений?
— Ах, да! Та, что с ребенком, и с мужем проблемы.
— Ага! Мы с ней договорились встретиться завтра…
— Молодчик, как все быстро развивается.
— Да, надоело уже переписываться, да на телефоне висеть, пора переходить к серьезным действиям.
— Давай, расскажешь, как там все было.
— Обязательно.
— Слушай, мы как бабки на лавочке — сидим и телок обсуждаем, прям, сплетники какие-то.
— Это точно. Кстати, должен подъехать Фрол и привезти нам еще пивка, — говорил Антоха, открывая новую бутылочку.
— Отлично, — отвечал я.
На улице хорошая погода, солнце светит, птички поют, пятница и завтра никуда не надо.
Подъехал Фрол, но уже подпитый, где-то на работе праздновал окончание недели и у него тоже руки были не пустые. Две запечатанные и одна начатая бутылки с пивом украшали весь его внешний вид. Он был из тех парней, что ездят на футбол за своей любимой командой в любую точку мира. Но с драками, как у многих ребят такого сорта принято активно участвовать, он был на «ВЫ». Кеды «Лакост», красные шорты «Лондсдейл», тенниска «Барбэри», висячая через плечо поясная сумка «Генри Ллойд» и кепка того же логотипа, говорили о его принадлежности к такому роду молодых людей. Вот от него-то и пошло наше с Антохой громкое приветствие. С Фролом, кроме как о футболе больше и не о чем было разговаривать, что он нашел в нашем общении и как мы вели с ним беседы — это для меня такая же тайна, как и атомное оружие в Корее.
Мы поприветствовали друг-друга и он присел к нам. Я начинал свою историю, что приключилась со мной на этой неделе. Фрол что-то хотел сказать, но мы его успокоили открыв ему новую бутылочку холодненького пива и он замолк, как младенец, присосавшись к ней.
— Так вот, — продолжал я свой рассказ, — помнишь, я говорил тебе про соседку, что ходит по этажу в своем синем халате и не дает моему члену покоя.
— Да, помню, — отвечал Антоха и внимательно слушал меня, — так вот, в понедельник, придя после работы, я решил сходить в душ, но как всегда там было занято, и я стал дожидаться, когда же оттуда выйдут. Тут, с какими-то тазиками и ведрами, появилась она в своем синем халате и голенькими ножками и тоже хотела попасть в душ.
— Занято? — спросила она.
— Да, кто-то видно всю жизнь не мылся и засел там на долго, я уже минут двадцать жду.
— Хи, — улыбнулась она, — тогда я за тобой.
— Не вопрос, — она стояла рядом, и я давай ей какие-то дурацкие вопросы задавать. На что она с удовольствием отвечала. После короткого допроса я спросил, есть ли она в сети.
— Да есть, — и назвала свои данные, — постучишь, когда помоешься?
— Хорошо, — ответил я и она ушла к себе в комнату.
После душа я позвал ее, как и обещал, а сам уткнулся в ноутбук. Нашел ее и отправил заявку в друзья. Через тридцать минут она меня добавила и мы начали наше общение в переписке.
— Ну, а дальше-то что? — спрашивал меня Антоха. Я отпил пивка и продолжил.
Прошло некоторое время. Мы так же продолжали общаться в переписке, иногда встречаясь в коридоре. Потом я уехал на неделю в лес.
— Нахрена? — удивленно спрашивал Антоха.
— Да с теми реконструкторами, помнишь. Рим там и все дела.
— А-а! Точно, ты же у накс рыцарь.
— Иди ты, рыцарь. Римский легионер.
— Да, похуй! Давай рассказывай дальше.
Так вот, пробыв там неделю. Ни музыки, ни интернета, ни девок не было. Соответственно жесткая нехватка вредных веществ в организме просыпалась у меня. Приехав домой, я сразу же отправился в душ. Выходя из него, я повстречал Настю.
— Какая она была сексуальная, друг, это пиздец!
— Верю, — улыбался Антоха. Фрол хоть и сидел рядом, но был где-то далеко от нас. Он пил уже третью бутылку.
— Я ей предложил сходить куда-нибудь сегодня. Время было час дня. Солнышко светило ярко и все предвещало отличный день. Она согласилась.
— Давай через час. Пока я помоюсь, приведу себя в порядок и т.д., — говорила она, но мне было похую на ее внешний вид, я жадно хотел ее трахнуть.
— Хорошо, — отвечал я покорным голосом.
Сидим мы в кафешке, общаемся на разные темы, запивая приятное общение пивом и сигаретами. Так прошло полтора часа. Она уже слегка опьянела и стала открытой для меня со всех сторон. Тут я вспомнил, что где-то на улице Гастелло, есть сауна и решил предложить ей сходить туда:
— Скажи, — обращался я кней, — ты в бане, давно была?
— О-о, давно, — отвечала мне Настя.
— Не хочешь сходить? Тут есть одна, совсем рядом.
— С удовольствием, — ответила она, не раздумывая, — возможно за нее говорил выпитый алкоголь, но мне это было только на руку.
Мы расплатились с официантом. Я оставил положенные ему десять процентов на чай. И направились в сауну. По дороге я позвонил туда и договорился, чтобы место не занимали. Почти дойдя до места, она «стала включать заднюю»:
— Боже, что я делаю? — говорила она, — иду в сауну, я пьяна, ничего не соображаю.
— Ты же сейчас размышляешь, значит, разум еще с тобой, — успокаивал я ее, — ты можешь, в любое время, взять и отказаться. Я тебя пойму и сделаю так, как ты захочешь.
— Ты, хитрожопый мудила, — говорил мне Антоха. Фрол продолжал что-то бормотать про себя, а я продолжил рассказывать.
Мы пришли. Позвонили в кнопку домофона. Нам открыла женщина в годах.
— Вам на сколько? — спросила женщина.
— Часа на два, — отвечал я неуверенно, но точно предполагал, что и этого будет мало. Моя спутница стояла и молчала. Видно, что она слегка чего-то стыдилась.
— Тысяча четыреста рублей, — проговорила женщина. Я дал ей денег, и мы вошли в комнату расчитываемую на четырех, максимум на шестерых человек.
Женщина закрыла за нами дверь на замок. Мы стали раздеваться. Я смотрел на нее, как она снимает с себя одежду. Эти ноги, на которых были белые чулки, короткая джинсовая юбка, что открывала весь сексуальный вид, ее тело, золотистые волосы, развивавшиеся на ее голове, просто снесли мне башку. Я подошел к ней. Жестко обнял за талию и, буквально, впился в ее губы. Целуя ее, схватил за ее золотистые волосы одной рукой, второй уже блуждал в ее вагине, сдвинув пальцем, мешавшие мне, белые трусики. Она застонала. Подхватив ее на руки, отнес в комнату и бросил на кровать, как добытую в продолжительной охоте добычу, и, взгромоздившись над ней, вошел. Блядь, она визжала подо мной, как дикая кошка, извиваясь при этом и царапая мне зад. Я долго не мог кончить. Имел ее в разных позах и всегда, то сбавлял, то вновь превышал скорость движений. В итоге, я вновь впился пальцами рук в ее золотую копну волос на затылке, скрутил их в кулаке, приблизил свой член к ее рту и вошел в него, я имел ее орально и причем очень жестко, ей это нравилось. Спустив ей в рот, я откинулся на спину и получал удовольствие от хорошего оргазма. Передохнув минут десять и запив перерыв пивом, мы вновь вцепились в страстном танце наших тел. Дальше все сцены происходили по всему, за что мы уплатили тысячу четыреста рублей: стол возле дивана узнал каждый сантиметр наших тел, душевая, вновь кровать и снова стол. Наше время подходило к концу. Мы даже не успели оглянуться, как женщина постучала в дверь, предупредив нас о времени.
— Продлевать будете? — послышалось за дверью. Настя вскочила, заглянула в свою сумочку. Достала кошелек и расплатилась за еще один час.
— У нас есть еще час, — проговорила она и взяла мой член в рот. Я поднял ее выше. Закинул на кровать, и мы приняли позу шестьдесят девять.
— Бля, круто, — говорил Антоха, поднимая вверх правую ладонь, я поднял свою, и вновь послышался звонкий хлопок. Фрол уже окосел и стал заваливаться на бок. Антоха его поправлял периодически.
— Слушай, что потом было, — говорил я ему.
Час прошел незаметно, как будто одна выкуриная сигарета. Когда мы стали одеваться, она вскочила с кровати, включила свет, и стала шарить по углам потолка. Она, как-будто была одержима. Шарила повсюду, по люстре, за картиной, у телевизора, в душе.
— Что ты ищешь? Давай помогу? — спрашивал я.
— Камеру! Я ищу камеру! — продолжая шарить по комнате, говорила она.
— Ты чего? — смотрел я на нее, как на ненормальную.
— Они снимают таких, как мы, а потом скидывают это видео в интернет.
— Да и хуй с ними. Пусть дрочат. Нам нечего стыдиться.
— Ты придурок. — …сказала девушка делавшая мне минет! — Козел!
— Взаимно… , — рассмеялся я.
Не найдя ничего она успокоилась. Мы оделись и вышли. Придя на наш этаж, я проводил ее до комнаты. Она предложила сходить, как-нибудь в кино вместе. Я согласился, и мы разошлись по комнатам.
— Красаучеггг! — произнес Антоха и мы вновь дали друг другу пятерку.
— Месяц спустя, она переехала в другой район. Больше мы не пересикались…
Да, ты охуенно провел выходные. А у меня все только намечается. Тут вскочил пьяный, в говно, Фрол и стал что-то кричать. Он кричал так истошно, и в его лице виднелась душевная боль:
— ЗИГА-ЗАГА! ЗИГА-ЗАГА! ОЙ-ОЙ-ОЙ! — кричал он.
— Началось, — сказал Антоха, — сейчас будет петь песни.
— Слушай. Он же за москвичей болеет? — спросил я.
— Ага! — ответил Антон.
Я огляделся вокруг. Напротив скамейки, где мы сидели, стоял многоэтажный дом. На втором этаже, по всему в комнате, так как кухонное окно очень отличалось от всех (там виднелся холодильник и раковина), на окне, висел шарф футбольной команды противника, команды за которую болел наш вопивший друг. Заметив это, я указал пальцем на окно, где висел этот шарф, и позвал Фрола. Тот, заметив несправедливость, вскипел на месте, и можно было заметить, как его бросало дрожь:
— УБЕЙ ВРАГА! — яростно кричал Фрол, видя, как на окне величественно и безнаказанно распростерся шарф недруга.
— ВПЕЕ-Е-Е-Е-РЕД, МОСКВА!!! — вскакивая со своего места, но спотыкаясь и падая, продолжал вопить воинственный Фрол.
Вскочив на ноги. Он огляделся. Движения его были очень заторможены выпитым алкоголем. Фрол шел, махал руками в разные стороны, вопил про смерть и убийство всех врагов, направляясь к вражескому окну. Остановившись у неприятельского шарфа, безобидно висевшего на окне, наш бравый фанат принялся петь истерические песни, вставляя в припев слова: «УБИТЬ ВРАГА» и «ВЫХОДИ НА СМЕРТНЫЙ БОЙ». Мы сидели и истерично смеялись над его действиями. Тот же, стоял под окно и сорвав с себя тенниску, оголив свое бренное тельце и раскинув руки в разные стороны, как буд-то обращался к богу, стал вызывать владельца шарфа на сметрный бой.
— ВЫХОДИ НА СМЕРТНЫЙ БОЙ!!! — кричал он свои обращения, к шарфу или к его обладателю, на весь двор.
Проходившие мимо люди обходили его стороной. Некоторые боялись, а некоторые провожали бедолагу улыбками. Мы же, знали, что если выйдет хозяин этого шарфа, то нашему опьяневшему другу непоздоровится.
— Слушай, а давай ему скажем, что тут неподалеку есть целый магазин с символикой его врагов, — предложил я Антохе.
— Тогда, боюсь, что эту ночь он проведет в полиции.
На этом наш герой не остановился. Он схватил большой камень, еле держа его в руках, попытался бросить его в окно. Но ничего не вышло, камень попал в водосточную трубу. Тут мы поняли, что это уже не шутки. Подойдя к Фролу и побив его по щекам, стали обьяснять, что он делает. Тот успокоился и оделся.
— Короче, мы поехали, — говорил Антоха. Фрол временно жил у него дома.
— Хорошо, аккуратней там, в метро, — сказал я им на дорогу.
— До созвона, — забрав сумку Фрола, проговорил Антон и они уехали.
Я вернулся домой и уснул. Завтра вновь на работу…

(продолжение следует)

Принято. Оценка эксперта: 20 баллов.

Неопределенность

Бывает, бежишь за мечтой, несешься сломя голову, совершенно не обращая внимание на окружающих, кого-то сбивая по пути, кого-то толкая в сторону, лишь бы не мешали свободному перемещению к цели, а потом останавливаешься отдышаться, дышишь, чувствуешь свое сердцебиение, прямо под рукой, так сильно и мощно, на миг задумываешься и с досадой понимаешь что все, мечта-то уже не нужна, настроение видите ли поменялось, там откуда прибежал было лучше, или нет, было лучше бы если бы рванул в другую сторону… Чертова неопределенность

Усложненный простой мир, или упрощенный сложный мир, пока найдешь себя в этой неразберихе главных путей и обходных решений погрязнешь в своей же черной дыре несостоявшейся жизни. Наверное, лучше сразу определить для себя некоторые вещи, или не надо, мир-то меняется, почему я должен всю жизнь руководствоваться одними и теми же правилами придуманными, например, сейчас? Хотя суть жизни остается та же, — мы рождаемся и умираем, абсолютно ничего нового.

А теперь, возьмем например, Ремарка. Во всех его книгах сутью любви, отношений, были минутные мысли, действия, никаких обязательств и планов. Но там была война, сложное время, смертей и голодания… а разве не в этих условиях открывается суть человечности? Может быть. Но сейчас-то спокойное время, и меня не заберут через неделю на передовую…

У Шарлоты Бронте в книгах, любовь другая, любовь стойкая и упорная, готовая ждать и страдать, возможно, истинный женский взгляд и отношение, эталон терпимости и высокой души. Но где ее сейчас такую найдешь…?

А потом, не глупо ли свою жизнь искать в книгах? Страницей за страницей создавая себе идеалы и приоритеты… не глупо ли забирать себе мысли других людей, пусть и лучших людей живших когда-то? Ведь гораздо интересней натворить что-нибудь самому, только разгребают и отдуваются пусть другие…

Принято. Оценка эксперта: 20 баллов.

В отчаянной погоне за мечтой

 

Никогда не знаешь,
Когда стоит остановиться
И посмотреть назад…

Ахалкалаки — Грузия. Расположенный на крайнем юго-западе Грузии регион Самцхе-Джавахетия. Город на реке Парвана. Город расположен между двумя небольшими реками бассейна Куры, которые впадают друг в друга чуть севернее города. Ландшафт можно охарактеризовать как плоскогорье. В регионе много озер вулканического происхождения – Махатапа, Ханчали, Парвана и др.. Водопады тоже не стоит упускать из виду. Солнце в городе встаёт из-за горы Диди-Абули, расположенной к востоку. Летом открывается незабываемый горный пейзаж. У подножия горы Диди Абули находятся сёла Бузавет и Абул, а западнее их — село Картиками. За горой Диди Абули находится достаточно крупное озеро Паравана, в котором водится рыба ряпушка. Вдоль озера лежат сёла Родионовка и Тамбовка. Большинство населения Ахалкалаки — армяне. В Джавахетии преобладает армянское население, причем на юге — в Ахалкалакском и Ниноцминдском районах — соответственно 96,5 тысяч армян и 3,5 тысяч грузин. В Джавахетии находятся множество древних памятников армянской архитектуры и зодчества. А в окрестностях Ахалкалаки расположен памятник мирового значения – высеченный в скалах древний город Вардзия. У этого города очень богатая история, но боюсь, если начать описывать все, то можно отклониться от рассказа.
В городе Ахалкалаки жил маленький армянин. На тот момент ему было десять лет и звали его — Жирайр. Жирайр был мальчик пылкий и временами заносчивый. Общаясь с местными ребятами своего возраста, он любил выделяться, хвастаясь тем или иным приобретением: ножом, подаренным отцом, которому завидовали все соседские хулиганы, сигаретами «Космос», сухумского или тбилисского табачка (всегда втайне бравшийся из отцовского тайника). Засев где-нибудь за сараями вдали от дома, в компании друзей и старшеклассников, тихо притаившимися в ожидании своей очереди. Мальчик, помяв слегка сигаретку перед раскуриванием, зажегал спичку и растягивал ее. Потом он пускал ее по кругу, дабы все пришедшие смогли насладиться прекрасным сухумским табачком, при этом раскуривал он ее с видом взрослого человека. Если же какой-нибудь младший слишком увлекался, то затрещина старшего в компании всегда напоминала ему о товарищах.
Отец Жирайра — Агаджан, был крепкип и сильным мужчиной. Все делал сам и обучал сына всему, чему его обучил в свое время его отец. Работал Агаджан в колхозе трактористом и не плохо зарабатывал. Агаджан с сыном был очень строг и требователен. Чем закалял в мальчике мужской характер (так считал он). После всех домашних дел, глава семьи, любил сидеть в своем большом кресле, что стоял у входа в дом, и курить свои цегарки. Пуская дым он часто вспоминал военную службу и свое детство. Как они будучи детьми велосипеды, что оставляли на время покупатели у магазинов. Курили махорку тайком от взрослых глаз и ходили на рыбалку за ряпушой. Тут воспоминания нахлынули на Агаджана:
Озеро Паравана. Пять поплавков маячат в ожидании хорошего клева. Пятеро пацанят развалились на травке у берега. Нежатся под полящем июльским солнцем.
— Оставь мне покурить, — говорил мне Васо, когда я совсем про него забыл и немножко отвлекся от реальной жизни. Выпуская дым из легких и смотря на проплывающие мимо облака, — ах, да! забыл, — и передал ему дымящуюся сигарету. Где можно было сделать еще тяжек пять не больше.
— Чего-то рыба сегодня совсем не клюет и тишина такая на озере, что даже как-то жутко, — говорил Бебеия вытаскивая удочку из озера, — целый час здесь сидим, а рыба даже приманку не тронула — странно, может на тесто попробовать?
— Да, и что ты поймаешь на него? Вон, вчера дядя Армен на островке сидел-сидел, часа два, точно, и поймал только одного карасика с пол ладошки, — рассказывал, и как бы, при этом ругался, Арушан, — надо в соседнюю деревню ездить, там побольше клюют, да еще и какие — с локоть! Честно говорю, мне один дед рассказывал.
— Да, брешешь ты! — отвечал Васо, — ну, даже если там и есть такой клев, как ты тут нам рассказываешь, то дорога нам туда закрыта, ведь увидят нас местные, все отгребем по полной! Мы то их, как здесь гоняли с наших мест. Неделю назад, помнишь? Что они так босые и бежали до своей деревни от страха, что аж удочки побросали! Не-е-т! Нам туда, ну никак нельзя!
— Ха! Помню-помню, — смеялся Альберт, — один, даже, пытался плыть вместе с удочкой по озеру, но лишь по горлышко зашел. Нам его пришлось вытаскивать. Ох, я то ему пенделей тогда надавал и удочку себе забрал, а брат ее на ножь обменял — гад!
— Вот, была бы у нас своя лодка, — размечтался Бесо, — то мы бы ночью сети дяди Апреса Харипяна осмотревали бы. У него постоянно вся лодка ряпушей набита по борта.
— Ага! Он бы нас приметил и солью в зад шмальнул не раздумывая, — перевалился на бок и махну рукой Васо, — он за своими сетями, как за амбаром с золотом смотрит. Нет! Точно бы солью прилетело. И только Амасик что-то хотел еще добавить, как Арушан закричал:
— Тяни! Тяни! Мы все быстро повскакивали со своих мест и ринулись каждый к своим удочкам, но разочаровались, когда увидели, все поплавки оставались быть неподвижными. Все, кроме поплавка Васо. Тогда устремились к его удочке. Поплавок и вовсе изчес из виду, а леска была натянута до предела. Тот нас обогнал и обеими руками принялся вытаскивать ее. Что-то тяжелое и сильное тянуло удочку в озеро и не собиралось просто так сдаваться. Но и мы не отпускали это нечто. Все кричали, что-то советовали друг другу. Ребята стали отходить назад и тянуть улов на берег. Васо подбежал и прямо в ботинках вошел по колено в воду. Приготовился ловить это руками. Вот уже почти дотянули и он кричит:
— Еще! Ну! Огромная, скотина! — показался плеск воды у берега и нашему взору показался огромная и жирная рыбина. Васо бросился на него и обхватил обеими руками. Прыгнул прямо в грязь, что была у берега, и с криками:
— Моя, моя рыба! Я поймал! Какой огромный-то! — втащил его на сушу.
Рыба брыкалась и била хвостом, как дикий зверь пойманный умелыми охотниками.
— Какой огромный! — восхищались ребята.
— С локоть, да еще и жирный то какой!
— Да, вот улов!
— Таких здесь никогда не видел, — говорили вздыхая ребята. А у Васо глаза горели ярким огнем и руки тряслись. Он не верил своим глазам. Схватил рыбищу, закинул в пакет и галопом куда-то побежал. Ребята даже не успели ему ничего сказать. Как только он убежал, все ринулись к своим удочкам и стали их проверять. Но, к сожалению, там ни чего не было. Приманка так и висела на крючке не съедена. Мальчики были очень огорчены, но восхищались внезапным уловом. Васо прибежал обратно спустя минут десять. Ни промолвив не слова, молча сел и стал ждать нового клева. Мы так просидели еще пару часов, а когда стало темнеть собрались домой. Санька все сидел и ждал, но было очень тихо, только кваканье лягушек и всплески воды в камышах перебивали мертвецкую тишину.
— Васо! Ты идешь домой? — спрашивали мы его, но он молчал и пристально всматривался на поплавок. Сколько он там просидел я не знаю, но то что он больше ничего не поймал — это точно. А из той рыбины, его Папа сделал чучело и теперь он украшает прихожую их дома. Вспоминад Агаджан и пускал густой сигаретный дым сидя в кресле.
Мать Жирайра — Милена, очень красивая женщина. Темноволосая, стройна фигурой, о красоте ее можно слагать легенды. С Агаджаном они случайно встретились в магазине, когда Милена ходила с матерью за покупками. После этого юноша не выпускал красавицу из виду. Как же долго ухаживал за ней Агаджан, будучи еще юным и неопытным. А Милена сразу его привидела, но решила так быстро не сдаваться. Парень бегал за ней в течении месяца: цветы, кино, конфеты и так далее по списку. Через месяц напорства упрямого Агаджана она сдалась. После чего было знакомство с родителями, а вскоре свадьба. Теперь они живут и растят прекрасного сына.
На северо-западном склоне «Ташванки» у подножия находится городское кладбище. На этом кладбище покоится дедушка Жирайра — Аваг. Воевавший в годы Великой Отечественной Войны против гитлеровских захватчиков. Аваг погиб в апреле месяце под Берлином. Он так был близок к светлому дню победы, но судьба сложилась иным путем. Жирайр мечтал быть похожем на своего деда и защищать родину. Стать сильным и крепким. Когда отец ему рассаказывал про своего отца, то это еще больше вдохновляло мальчика на осуществление мечты. Отец Жирайра показывал ему награды дедушки, медали, ордена. Как же у мальчика загорались глаза при рассказе столь героических военных подвигов деда. Гордость охватывала его.
Дом их был с виду скромным и не приметным на ровне с остальными, что распологались в доль по улице. Но внутри отец создал хороший уют. У Жирайра была своя отдельная комната, родительская спальня, гостинная (где семья собиралась за обеденным столом и где можно было принимать гостей. А гости к ним наведовались часто. В основном это были старые друзья Агаджана — дядя Васо и дядя Бесо. Они вместе работали в колхозе.) зала, где всей семьей собирались по вечерам перед телевизором, большая и просторная кухня мать была очень довольна ею. В кухне, за пряностями и приправами, был отцовский тайник, где он хранил сигареты. О котором вскоре прознал Жирайр. И часто стал туда заглядывал.
Семья имела свое хозяйство: куры, свиньи, пару коров, козы и т.д. . Милена, по выходным ездила на рынок торговать: молоко, сметана, творог. На заднем дворике дома располагался земельный участок, где всей семьей капошились по выходным дням. Ведь всегда хорошо, когда на столе есть свежие овощи и фрукты выращенные на собственном участке.
Как бы жизнь не протекала, она всегда богата приключениями. Об одном таком, возможно не очень и серьезном, но достаточно глубоком для их семьи, почитавшей традиции своего народа, и пойдет речь.
Однажды, отец нашего героя пошел на очередное застолье к соседям и взял с собой Жырайра. Возможно отмечали день рождения. Застолье длилось до поздней ночи. Гости стали расходиться, когда темнота уже окутала город, а звезды с неба показывали всю свою красоту. Яркая луна освещала путь ночным странникам и слышно было лишь стрекочущих сверчков. Пока гости договаривали последний тост, Жирайр незаметно выскочил на улицу, чтобы раскурить удачно изъятые сигаретки из тайника. Удобно засев под забором возле калитки и притаившись, дабы не попасться старшим, он закурил. Издали был виден лишь темный силуэт, напоминающий черный комок, и уголек, который то потухал, то вновь загорался.
Уютно засев у заборчика и потягивая отменный табачок, он на мгновение ушел от реального мира и полностью расслабившись, вспомнил о своей мечте. Жирайр мечтал стать однажды солдатом, как его дед — стать сильным и крепким. Как вдруг, его мысль кто-то перебил и он услышал громкий голос, звавший его. Голос был так близко, что у Жирайра чуть не заложило уши, сердце сжалось и по телу пробежали мурашки.
— Жирайр, сынок. Подойди! — Это был отец. Его голос он уважал и боялся. Быстро вскочив, мальчик увидел, что отец совсем рядом. Некуда было выкинуть тлеющую сигарету, поэтому руку, в которой он ее держал, быстро спрятал за спину:
— Я здесь отец. Ты звал! – отвечал сын.
— Сынок, возьми это и отнеси вон туда, — сказал ему отец заплетающимся голосом, указывая куда-то в темноту, укутавшую все улицы. Еле держась на ногах отец в руках держал какие-то коробки.
— Куда отнести, отец? — в недоумении переспрашивал мальчик.
— Вон туда! — чуть повышая голос и указывая в темноту повторял
отец.
Но Жирайр, не выдержав, перед отцовским лицом стал трясти руками, убеждая, что он не может понять, куда вообще надо что-то нести. А сигарета, продолжавшая тлеть красным маячком, пролетала перед лицом пьяного папы, как трассирующая пуля во тьме. Тот аккуратно опустил груз, что держал в своих сильных и крепких руках, выпрямился, размахнулся правой рукой и так треснул по голове сына ладонью, что у Жирайра кепка со свистом слетела с головенки. Угольки от сигареты разлетелись в разные стороны, как искры от сварки, оставив лишь черные следы сигаретного угля на отцовской ладони.
– Курить полюбил, щенок! — остервененно кричал на сына отец и, схватив за ухо, стал больно его теребить. Так вот куда пропадают все мои сигареты! Сейчас придем домой ты весь блок у меня выкуришь.
Конечно же, весь блок сигарет он так и не выкурил. Когда они вернулись домой, отец был очень рассержен и, достав сигареты, вручил их сыну, чтобы тот на его глазах выкурил целую пачку. Но долго отец высидеть не смог: его сломил алкоголь, свободно гулявший в его горячей крови. Он заснул мертвецким сном прямо за столом, а проснулся с головной болью лишь на следующее утро и даже не вспомнил про ночное приключение (только не мог понять откуда на ладони его ожег). Жирайр, после того как отец погрузился в сон, убрал блок с сигаретами на место, как будто они там и лежали. Он все так же продолжал вскрывать папин тайник незаметно для него продолжая покуривать, но теперь был гораздо осторожнее.
Но история, которую я хотел поведать, вовсе не про сигареты и его отца, а про то, как Жирайр мечтал попасть на службу в армию и стать мужчиной стать взрослым и самостоятельным. Чтобы им гордились так же, как его дедом.
Наш маленький Жирайр уже подрос и превратился из дворового хулигана в рослого юношу. Ему стукнуло восемнадцать лет. Он давно мечтал покинуть стены родительского дома в Грузии и стать самомстоятельным молодым человеком. И у отца были свои планы на его счет: он мечтал, чтобы его сын стал врачом. Для этого он отправил Жирайра в Москву учиться в одном из лучших университетов страны. Юноша не стал перечить отцу и успешно поступил в учебное заведение, где очень преуспел. Он каждый раз радовал отца хорошими оценками. Отец гордился своим сыном:
— Я верил в тебя сынок, Ты оправдал все мои надежды!
С ним и здесь случалось много разных историй. В Москве он нашел много друзей и даже встретил свою любовь в лице красивой москвички. Но это чувство не оказалось взаимным. Вот что рассказал мне его однокурсник:
В большом и шумном городе наступила полночь. Я вернулся домой после очередного трудового дня и только вошел на этаж, как на встречу мне попался друг, что живет в комнате напротив меня. Это был Жирайр. Дружище уже был слегка под градусом:
— После пар сегодня пили. Целую бутылку перцовки с салом раздавили на шестерых, — говорил он мне заплетающимся голосом, — я хочу еще сходить до магазина и купить чего-нибудь по крепче, пошли вместе, — звал он меня, но я так не хотел идти, хотелось лечь в кровать и уснуть.
В итоге он меня уговорил и мы решили дойти до ночного магазина купить чего-нибудь для закуски к самогону, что мне удосужилось привезти из Осетии ( я ездил туда не так давно с одним моим товарищем, — рассказывал мне его друг.). Магазин этот находился на проезжей части оживленного проспекта, где движение транспорта не стихало на протяжении всей ночи. Свет от фонарных столбов, что раскинулся по всему оживленному пути, освещал каждый сантиметр зданий располагавшихся с левой и с правой стороны этого места. Подошли к светофору. Остановились в ожидании зеленого света. Обсуждая деревенских пацанов, как те меняются при покупке автомобиля, как задирают к верху нос и считают себя чуть ли не самим Господом Богом. Я заметил, как на той стороне проспекта, стояли, в ожидании того же зеленого цвета, два стража благополучия ночной жизни и общественного порядка. Толкнув незаметно в плечо своего товарища, предупредив его о надвигающегося на нас правосудия, дал понять чтобы он не смотрел в их сторону. Загорелся зеленый и мы двинулись вперед, продолжая вести наш разговор, как ни в чем не бывало. Стражи остались стоять на месте в ожидании пока мы подойдем к ним ближе. Перейдя дорогу и повстречавшись с ними лицом к лицу милиционеры нас остановили, представились, предложили пройти с ними туда, где горел свет. Мы проследовали в это освещенное место, где была серая каменная скамейка, которую закрывала от всех сезонов природы, хорошей архитектуры и желтого цвета, по краям с белыми узорными рисунками, каменная крыша, что подпирала шесть белых колонн. С Жирайром общался первый милиционер, не помню звания, со мной другой. Попросил меня вынуть все содержимое карманов, что я и сделал, за тем лично осмотрел мои, уже на тот момент, пустые карманы. Уделяя внимание каждой мелочи: краям воротников и рукавов, пальцам перчаток и маленьким карманам моего кошелька. Он обыскивал дно каждого из карманов моей куртки и штанов, что у меня были, а когда он запустил руку в маленький карман куртки, что находился слева на груди и что-то там нащупал, ты бы видел его глаза! Ох, как они широко открылись, в тот момент, и загорелись ярким пламенем! У меня было такое ощущение, что он там обнаружил клад с золотом. Но когда тот вынул находку, то ею оказалось монета в десять рублей. Как же его лицо изменило прежний вид победителя на гримасу разочарования, что мне его даже стало жалко! Он продолжил обыск бросив монету к остальным вещам, что я выложил из карманов ранее. Ничего не найдя приступил к осмотру друга. Пока один полицейский осматривал моего товарища, а я складывал все свои пожитки по карманам. Второй не стоял без дела и остановил еще двух, проходящих мимо молодых парней и принялся осматривать их. Друга постигла та же участь, что и меня, обыскав его и не найдя у нас ничего противозаконного милиционер отпустил нас. Я поинтересовался, что они искали, притворяясь глупым. На что получил твердый ответ:
— Тут есть дом, где торгуют. — И ушел к новым задержанным.
Мы же поспешили уйти оттуда. Решили прогуляться вокруг дома и подышать свежим воздухом. Немного отойдя от места нашего досмотра я говорю Жирайру:
— Слушай, я сегодня новорожденный. Уже как час пошел отсчета нового моего года. Меня успели обыскать, но ничего при этом не найдя. Вступаю в новое время чистым перед законом.
— Кстати, да с днюхой тебя. — Проговорил он и пожал мне крепко руку, — это не просто так! — Это, некое, начало новой жизни с чистого листа, хороший знак.
— Спасибо!
— Кстати, ты не заметил ничего странного, — продолжал говорить заплетающимся голосом я.
— Да, заметил!
— Мне показалось очень странным то, — говорил Жирайр, — что они знают, где живет торговец, но ловят исключительно покупателей
— Ловля на живца!
— Да-да! — громким смехом раздалось в мое ухо.
Мы продолжали идти, но я ожидал от него разговора о том, что его тревожило. Мы шли и разговаривали про его последнее увлечение. Оно было связанно с поисками каких-то военных частей спец. подготовки и всеми вещами такого рода в которых я ничего не понимал. Зайдя в небольшой парк, что был по близости он перешел с темы атомных реакторов на ту, которую я ожидал услышать.
Я тебе сейчас расскажу, что со мной было пару дней назад, — начал он откровенничать, — помнишь мою бывшую, Лену? Ну, ту, с которой я встречался год назад.
— Конечно же, помню, — отвечал я.
— Так вот, — говорил он мне. А я с не терпением хотел услышать эту историю.
— Сплю я значит, никому не мешаю. Вижу хороший сон, как его перебивает знакомая мелодия на телефоне, которая уже давно не звучала на нем. Лениво я открываю глаза и начинаю искать по комнате свой мобильник. Время десять часов утра. Кому, нахрен, не спится в это время! — ворчал я на нежданный звонок. Нашел, смотрю, Лена. Честно, я был удивлен. Взял трубку и показывая свое безразличие и мало важность ее звонка говорю так лениво:
— Алло!
— Привет, — услышал я в ответ, — что делаешь?
— Сплю.
— Давай встретимся сегодня.
— Зачем? — протяжным голосом спрашивал я.
— Мне надо с тобой поговорить.
— Ну хорошо, во сколько?
— Давай, часа в два у моего дома.
— Хорошо, — отвечал я все тем же ленивым голосом.
— Ну все, договорились. Буду ждать. — И я скинул трубку.
Я, примерно, догадывался о чем она хочет поговорить. Мне не очень-то хотелось поднимать эту тему, но было желание просто ее увидеть. Посмотреть как она выглядит, что у нее в жизни произошло и вообще…, — говорил мне он, а я слушал не перебивая.
Приехал я к ней. Там ее родители и они все собирались ехать за покупками. Мне показалось странным, что она позвала меня за покупками вместе с ее родителями.
— Садись в машину, я сейчас подойду, — сказала она мне и я прыгнул на заднее сидение.
Поздоровался с родителями, они со мной тоже. Причем таким добрым голосом надежды и мне было так приятно, что они рады были меня видеть. Я завел беседу с ее отцом, но уже не помню точно на какую тему. После магазина мы приехали к ним домой. Я помог занести купленное и родители меня позвали на чашку чая. Но Лена сказала, что у нас немного другие планы и мы ушли.
Мы ходили по парку, прогуливались. Она все время пыталась начать разговор на ту тему о которой я не хотел даже и слушать и постоянно ее перебивал переводя наш разговор на что-то другое, не связанную с нами. Гуляли примерно с час и она еще раза два пыталась завести этот разговор, но я вновь уходил от него. Затем, решили пойти посидеть в кафе. Это было одно из распространенных кафе, что были на каждом углу по всей Москве. Там работали, такие милые девочки, каждая как на подбор.
Сидим. Заказали чайничек чаю и десерт. Она опять давай заводить ту же тему. Я уже плюнул и не стал ей препятствовать:
— Давай уже говори! Все равно ведь не успокоишься пока не выговоришься! Вперед, — говорил я себе и она начала изливаться.
— Знаешь, за этот год, что мы с тобой были порознь, я поняла, что ты самый лучший человек, который когда-либо был в моей жизни.
— О, да! — Подумал я. В тот момент в моей голове, как будто была огромная аудитория в которой сидело много народа они мне аплодировали, а я стоял перед ними за стойкой.
Она продолжала:
— Я долго думала и решила, что нам стоит попробовать еще раз. Я уверенна, что у нас все получится. — Говорила она и чувствовалось, как ее охватывает волнение.
— Я верил искренности в ее словах. В глазах ее была видна искра и печаль одновременно, но я не испытывал к ней уже тех чувств, что были когда-то.
— Ты же простишь меня? Ты сможешь, я знаю! И мы будем снова вместе.
Я взглянул на нее. Она сидела и смотрела на меня жалким взглядом. Закуривая сигарету, запивая ее чаем и при этом она что-то мне говорила вновь, но я ее уже не слышал уйдя на мгновение в себя.
— На что ты стала похожа, — говорил я себе смотря на неё и оценивая внешний вид, — худа, как черт знает кто! Куришь, как паровоз! Бухаешь, а ведь со мной ты такой не была! А сколько у тебя было мужчин после меня? даже подумать страшно! Что ты мне тогда сказала, когда я тебе предложил сойтись вместе? А я был готов простить тебе все обиды, что ты нанесла мне в тот момент. Можно сказать, что я стоял перед тобой на коленях и молил о пощаде, а ты просто вытерла об меня ноги и дала смачного пинка под зад! Вспомни, сука, что ты мне тогда ответила!
Лена продолжала что-то мне утверждать, говорить, но я попрежнему был на едине со своими воспоминаниями и так же продолжал игнорировать ее.
— Вспомни же те слова! Нет, ты их и не помнишь даже, а они мне, как ножом по сердцу были и с такой жуткою болью ты выставила меня прочь, вон за дверь со словами:
— Забудь! Забудь, то, что мы когда-то начали! Ты меня бесишь! — Вот твои слова.
Тут я прихожу в сознание и говорю ей:
— Знаешь, а мне кажется, что мы не сможем больше быть в месте! — как же изменилось ее лицо в тот момент, ведь она надеялась совсем на другой поворот событий. Мы еще посидели немного, допили чай, расплатились и направились к выходу. На улице я не стал дожидаться, когда она докурит и извинившись ушел своей дорогой.
Идя по улице, мимо шагающего мне на встречу народа, я ощущал себя самым счастливым человеком на свете, понимая, как теперь ей невыносимо больно и горько, потому что я сам, когда-то такое испытал. Я был уже достаточно далеко от того кафе, где оставил ее наедине с мыслями и давящей на сердце тяжестью. Не могу сказать, что я злой человек, но то, что я ей отомстил и при этом ни сколько не жалея, то могу назвать себя отомщенным.
Идя в сторону дома и делясь друг с другом своими неудавшимися отношениями с бывшими девушками. Мы проходили мимо того места, где совсем недавно нас обыскивали полицейские, в надежде найти наркотики. Но они там уже не стояли, и подходя к светофору, что вновь нам горел красным светом, пропуская мчащиеся мимо машины, мы долго спорили, сколько нужно времени человеку, чтобы забыть свою любовь, встречаясь с ней, предположим, два года, но так и не пришли к логическому выводу. Придя на этаж и зайдя в комнату, где нас ждали еще два товарища в ожидании дегустации Осетинского самогона, принялись разливать по стопкам спиртное. В магазин мы так и не попали, о чем вспомнили лишь, когда вернулись домой, а закуской у нас было: сало да хлеб.
— С Днем Рождения Тебя, дружище! — полетели первые тосты сопровождавшиеся звоном стопок… .
Как странно происходит: ты, кажется, один день в году становишься старше, а в душе Ты еще очень молод и не осознаешь, что года-то летят и надо бы что-то менять в своей жизни, стремиться к большему. А сколько времени прожито в пустую? Когда оглядываешься назад и осознаешь это. Все те люди, что с тобой были когда-то рядом и Ты называл их с гордостью друзья, теперь же просто знакомые, а женщины, либо пропали нахрен, либо уже с другими, либо замужем, но периодически дают о себе знать. Время беспощадно к нам… . Мы с годами все мудрее и морщинок полное лицо и замазываем тонной штукатурки наше каждое рубцо…!

p.s.: вот таким образом я остался чист перед законом в первые часы своего дня рождения, а Жирайр поделился со мной своей победой над бывшей девушкой. Он вновь погрузился с головой в учебу.
Шло время. Жирайру исполнилось двадцать четыре года, он на отлично закончил учебу. Но не было покоя его душе: он так и не воплотил собственную мечту. Исполнив отцовскую волю и вернувшись домой с радостными новостями об окончании института, он стал узнавать, как записаться на службу в армию. В Москве ему посоветовали «Французский легион», когда тот поделился свой мечтой стать военным. Ему рассказали какие есть перспективы служить там, уровень зарплаты и т.д. . Он слышал, что некоторые ребята из его города когда-то служили там, а потом остались жить во Франции. На солдатскую пенсию они не жалуются и жить можно.
1998 год. На экраны телевизоров выходит фильм под названием «Легион» с Ван Дамом в главной роли. Этот фильм произвел на Жирайра море впечатлений и он решается поступить на службу во «Французский легион». Парень узнает со слов отца, что два его хороших друга Вано и Бесо уехали жить в Бельгию. Узнает и то, что Бельгия граничит с Францией. И ему будет удобней сначала попасть к друзьям отца. Будет время разузнать побольше о легионе. Все было решено. Жирайр едит в Бельгию.
И вот в одно солнечное утро наш Жирайр тайком покидает отцовский дом, оставив лишь прощальную записку:
«Дорогие Родители!
Я всегда буду Вам благодарен за то, что вы меня воспитали и дали достойное образование. Спасибо Маме за ее теплоту и понимание, всегда вкусную Долму и Путук (я никогда не забуду вкус ее блюд!). Отцу спасибо за строгость в воспитании и направление в нужное русло моего юношеского легкомыслияия и гордыни. Никогда не забуду его поясной ремень, что с легкостью в одно движение слетал с брюк и оказывался на моем мягком месте. Я обещаю писать вам.
p.s.: любящий вас Жирайр.»
Утром на рассвете Отец зашел на кухню и заметил письмо, что лежало под пустой тарелкой. Он громким голосом позвал:
— Милена, прийди на кухню. — Жена тут же пришла и он дал ей прочитать. Когда она читала письмо слеза скатилась из глаз. Мать дрожащим голосом проговорила:
— Сынок, как ты там будешь?
Отец же нахмурил брови и грозно фыркнул:
— Безрассудство! Весь в мать! — Он открыл свой тайник, где хранил сигареты, и еще громче более грозным голосом, чуть не гавкнув сказал: — Вот ведь сорванец! И сигареты мои взял! Спасибо, что хоть пачку оставил! Вот бы с каким удовольствием я сейчас его бы отходил дрыном!
Он удалился на крыльцо, где любил сидеть в своем кресле, которое ни под каким предлогом не давал выкидывать. Даже, когда делался в доме ремонт, не подпускал никого к нему: — Я вас всех лучше выкину, а кресло не троньте! Он поудобней уселся в него и закурил, а по щеке скатилась слеза. Он еще долго смотрел, любуясь летним солнцем и наслаждаясь чириканьем птиц, усыпляюще действовавшими на любого человека.
Бельгия. Страна для преступников. Я не хочу никого обидеть или сказать плохие слова про бельгийцев, но там находят тепленьким местом все «сливки» криминального общества. Их законы настолько гуманны, что если я, например, украду дорогие джинсы из магазина и меня поймают за этим делом, мне ничего не будет. Погрозят пальчиком и отпустят. Но если я украду, магнитолу из автомобиля владельца и меня задержат, то за это можно сесть и за решетку сроком на один год. Если я ни разу не сидел в бельгийской тюрьме и был чист перед их законом, то я отсижу даже не половину, а четверть надлежащего срока. Впервые совершившие вооруженное преступление, разбой или грабеж (без убийства), сразу получают пять лет тюрьмы. Но опять могут отсидеть лишь четверть. В России за такое наказывают гораздо строже. Все беженцы лагеря живут здесь, что называется, на халяву. Прожив пять лет, тебя не имеют право выдворить из страны, ты становишься гражданином Бельгии. В одном из таких лагерей для беженцев, куда и привела дорога нашего усталого странника в поисках мечты, произошла удивительная история. Это место было открыто для всех, кого не устраивала жизнь на родине и кому хотелось жить сладко. Кого только не было здесь: большое множество чернокожих из разных африканских стран, кавказцы, албанцы, турки, цыгане, румыны, мараканцы… . Народностей, что там проживали, всех и не перечислишь. В общем, жили все одной большой семьей. Каждый иностранный гражданин, находящийся на территории Бельгии, может подать ходатайство о предоставлении убежища. И вот в это чудесное место приехал наш Жирайр.
В лагере для беженцев, как в большой семье, постоянно что-то происходило. Не было ни дня без какой-либо истории. И если в Бельгии что-то случалось с криминальным оттенком, то полиция первым делом шла сюда. Вот одна из историй:

«Большой куш»

Как-то вечером пошли четыре чеченца на вокзал, куда приходят пригородные электрички. Вокзал был очень уютный. Светло-серое здание с небольшими окнами, что выходили на лужайку, расстелившуюся на привокзальном сквере. Прибранный, ухоженный зал ожидания. Всюду магазинчики и вокруг снуют милые улыбающиеся люди. Чем не прекрасный город, в котором можно чудесно жить. Днем здесь делать нечего. Слишком людно и много полиции. Остается только подрабатывать карманником, но эти парни любили играть по-крупному.
Лучшее время для работы был вечер. Когда стражи порядка уже спешили домой к своим женам и детишкам. Тут-то и начиналось театральное представление в жанре — «деньги или жизнь». До убийств никогда не доходило, лишь до легкого обморока, а парни хватали свое и испарялись.
Но этим беженцам хотелось легких денег, а на пособие ,что выдавало бельгийское правительство, много не погуляешь (так считали они). Часто приходя сюда они промышляли мелким грабежом. И в этот раз они стояли у перона в ожидании очередной жертвы.
В этот день они решили начать после трех часов дня. Пятница на дворе, все спешат домой и полиция тому не исключение. На вокзале, как не странно было слишком людно. Из-за суеты парни не могли определиться с человеком, который поделился бы с ними честно заработанными деньгами. Долго они так стояли, не решаясь, кого им брать. Шло время и на улице начинало темнеть. Парни уже собирались уходить домой с пустыми руками. И в тот самый момент, когда они уже разворачивались, подъехала последняя электричка. Открылись двери, и оттуда вышел мужчина в очках лет тридцать, высокого роста, худощавый. Из под очков выглядывал длинный орлиный нос. Длинное серое пальто, серые брюки, коричневые ботинки, черный кейс в руках — все выдавало важность этого павлина, он походил на работника офиса или банка. Парни взяли его в оборот и стали следить, выжидая удобный момент для нападения. Как сказал один кавказец, «пока овца стрижется, стриги ее…». Они шли за ним долго, пока мужчина, не свернул в темный переулок. В этот момент ночные охотники и устремились за ним. Не успел он зайти под арку, как его просто внесли на руках в темноту Одним броском опрокинули в угол и нанесли два удара по лицу. Он был ошеломлен таким внезапным нападением. Испугавшись за свою жизнь, он притворился, что потерял сознание (типичная реакция). Молодчики вырвали из рук кейс и растворились в извилистых улицах Бельгии. Мужчина еще долго лежал на шевелясь, затем приоткрыл один глаз, оглянулся, открыл второй. Вокруг уже никого не было. Он встал, отряхнулся, вытер пот со лба, подобрал свои, теперь уже разбитые, очки и выдохнул с облегчением, со словами: — У-ф, Слава Богу, не убили! . Он побрел домой, как ни в чем не бывало.
Возвратившись в лагерь, парни закрылись в своей комнате и стали с нетерпением открывать украденный кейс. Тот был на двух защелках и под кодовым замком. Долго они пытались его взломать, но тот не поддавался. Тогда один из них принес «болгарку», и они распилили чертовы замки. Тут кейс уже не сопротивлялся. Каково же было их удивление, когда он открылся!
Приоткрыв верхнюю часть кейса лишь на пару сантиметров, внутри они увидели ярко-синий цвет, что-то вроде подсветки. Когда раскрыли его полностью, перед ними предстали во всей красе резиновые «фаллосы» разных размеров и всех цветов радуги, плетки и кожаные маски с вырезом для рта и глаз, различные лубриканты, шарики и куча всякого извращенного хлама. Когда кейс полностью открылся, зазвучала мелодия- it’s raining man. Вот такой незадачливый куш сорвали наши налетчики.
Жирайр был лично знаком с каждым из них, и они поделились этой смешной историей. Он в свою очередь со мной. Парень продолжал узнавать информацию про легион, куда он так стремился попасть. Ему еще надо было собрать справки и бумаги, но на это нужны были средства. Стал узнавать о городе Лилль, что граничит с Бельгией. Пока он узнавал, собирал сведения, был увлечен своей целью, лагерь не стоял на месте. Там всегда чтопроисходило и таких историй было множество. Вот еще одна из них:

«Норковая шапка»
У евреев есть традиционная одежда, — это черный длинный плащ, черная шляпа с большими полями и спускающиеся из под шляпы традиционные «пейсы». Это летняя форма одежды. Зимой все то же самое, только шляпа меняется на более теплую «норковую». Она той же комплектации что и летняя, но гораздо теплее .
Был в том Бельгийском лагере для беженцев чеченец которого звали Сайхан. Парень он был без тормозов, и если он что-то задумал сделать, то пошел до конца. Никто его не в силах был остановить. Его всегда интересовали исключительно деньги. Если где-то можно было сорвать много банкнот за один раз, он тут же брался за дело, доводя его до конца любыми средствами.
Как-то вечером он сидел за столом в кругу друзей, среди которых преобладали грузины. В их числе были и старые друзья отца Жирайра — дядя Васо и Бесо. А те славились своей воровской деятельностью и поведали нашему Сайханчику одну тайну:
— Знаешь тот еврейский городок, что находиться не подалеку от центрального вокзала?
— Знаю, бывал там,- отвечал Сайхан.
— Так вот,- продолжали грузины.
— Видел какие зимние шапки у евреев на головах?
— Видел.
— Эти мозгогрейки стоят пять тысяч евро! От этих слов Сайхан подпрыгнул на месте. Можно было разглядеть, как блескнули его глаза, дыхание участилось. И он внимательно стал слушать их боясь что-то упустить.
— Вся Бельгия просматривается, — продолжали грузины, — а еврейский квартал в два раза больше. Если кому-то, вдруг, вздумается занятся там воровством или другими криминальными действиями, то его неприменно схватят. Конечно же, они поведали ему эту тайну шутки ради, но парень принял все всерьез и, посидев еще немного за столом, собрался куда-то уходить.
На следующий день все опять собрались за столом, а Сайхана все не было видно. Начали обед. Когда приступали ко второму блюду, двери в комнате распахнулись и бодрой походкой вошел наш, ненадолго потерявшийся друг, мокрый и грязный. Но вид у него был веселого человека. Он кинул на стол свернутый черный пакет со словами:
— Вот теперь у нас все будет в шоколаде! — и на лице видно было, что он гордится добытым свертком.
Сидевшие за столом были в недоумении, что он им приготовил. Они стали расспрашивать парня о пакете. — Он отвечал радостным голосом:
— Приехал я вчера в этот еврейский квартальчик. А там так много евреев и все в норковых шапках ходят и дети и взрослые. Я долго не мог определиться с выбором, у кого же отнять! А всюду камеры, как вы и говорили! Бродил я так до поздней ночи, и лишь рано утром мне встретился одинокий еврейчик с той самой шапкой на голове. Я шел за ним следом и продумывал план нападения. Много думал, долго думал, но нгичего стоящего в голову не приходило. Да и жрать очень сильно хотелось. Я решился быстро пробежать мимо снять с него эту шапку и так же внезапно испариться в темноте улиц, как и появился. Один легкий удар по его бренному затылку и шапка оказалась в моих руках. А теперь она у нас. Э-ЭХ! Теперь-то мы заживем, как надо!
— С этими словами он сел за стол и радостно, с большим аппетитом стал уплетать то, что было на столе.
Все присутствующие при этом рассказе посмеялись, а он не понимая смотрел удивленным взглядом.
— Кому ты будешь продавать эту шапку?
— Как кому? Евреям, хотя бы за три тысячи евро. Но наваримся же! — убеждал их Сайхан!
— Тем же евреям? — смеялись они, — они спросят, — откуда ты ее взял, и все поймут, что она другого еврея! Да, тебя сразу же посадят! Ну, ты и балда!
Сайхан расстроился и продолжил есть. Больше он не ходил в тот еврейский квартал.
p.s.: Так эта норковая шапка и осталась лежать в той комнате. Продавать ее, как вы уже поняли, не было смысла, и она лежала в темном углу, пока ее не съела моль.
Прошло четыре месяца после того, как Сайхан снял шапку с того еврея. Снег растаял и на смену зиме пришла солнечная весна. Жирайр тоже хотел зарабатывать деньги, но не криминальным путем. Отец ему этого не за что бы не простил. И тогда он решил искать себе работу. Сидя как-то за столом, с дядей Васо и Бесо, что рассказали Сайхану про норковую шапку, Жирайр, просил у них помощи. Те, в свою очередь, не заставили себя ждать и обещали помочь юноше с работой.
— Жирайр, скажи. Тебе разве не хватает пособия, что дает государство? — Спрашивали его дядя Васо и дядя Бесо.
— Хватает. — Отвечал он.
— Может быть дома бела?
— Нет, дома все хорошо.
— Тогда, куда тебе столько денег?
— Сейчас не могу говорить. Вот когда сделаю дело, тогда и расскажу.
— Похвально сынок. — С понимание отнеслись они. — Мы поможем тебе, если средства пойдут на благое дело.
— Уверяю вас. Ничего дурного я не замышляю. — Успокаивал их парень.
— Тогда, есть у нас один старый знакомый зовут его Янив. Он проживает в еврейском квартале. Так вот, этот старый еврей тебе и поможет с работой. Если не с работой, то хотябы подскажет некоторые мелочи. Он перед нами в долгу, так что ты не переживай. Сегодня спи, отдыхай, а завтра мы тебя с ним познакомим.
— Спасибо вам.
— Благодарить потом будешь. — Весело посмеялись мужчины.
Жирайр ждал наступления следующего дня с не терпением. Ему хотелось поскорее устроиться на работу и накопить денег. Он уже строил планы на, пока еще не заработанные деньги, но был в точности уверен, что все получится. Его детская мечта все никак не покидала его и он стремился ее достигнуть во что бы то ему не встало.
Настал новый день. И, как всегда, все собрались за обеденным столом. Жирайр сидел с ними и не мог дождаться, когда же они отправятся к тому старому еврею о котором рассказывали вчера. Отобедав и набив животы все улеглись поспать на часок другой. Но только нашему Жирайру не спалось.
— Жирайр, — окликнул его дядя Васо, — ты думаешь мы забыли про вчерашний разговор? Не переживай. Раз обещали, значит сделаем. Дай нам часок отдохнуть и мы тебя сводим к этому старику. Ляг, поспи.
— Часок? Хорошо. — И он уснул крепким сном, который приходит после хорошего и вкусного обеда.
Спустя два часа Жирайра разбудил маленький мальчик, что дергал его за руку.
— Вставай. Тебя мой дед зовет на улицу.
Жирайр подскочил, как будто бы на пожар. И выскочил на улицу, где его уже ждали.
— Ну, что? Поехали к этому старцу.
— Я готов. — Они сели в машину и отправились в еврейский квартал.
Приехав в квартал, Жирайр вглядывался в каждого прохожего, через стекло автомобиля. Он ведь не разу здесь не был, но многое слышал и многое оказалось правдой. Евреи все ходят в традиционной одежде. Улочки аккуратно убраны. Полиция патрулирует каждый угол этого квартала. А то, что не увидел глаз стража порядка, то заметит камера видео наблюдения. Камер здесь было, как и самих евреев — очень много. Подъехали к, какому-то на вид, старому пятиэтажному зданию, но много раз имевшему косметический ремонт. Они остановились.
— Приехали. — Проговорил Бесо.
Они вышли из машины. Проследовали в темный подъезд. Жирайр проследовал за ними. Двери у этого подъезда были деревянные и сильно скрипели, когда их отворяли. Старая облупившаяся краска этого здания и входных дверей напоминала былую красоту. Ручки на дверях тоже были похожи на что-то древнее и историческое. С красивыми, местами проржавевшими, узорами на них.
— Янив живет на третьем этаже. — Шаркая ботинками по ступенькам говорил Жирайру дядя Васо.
Внутри очень сильно пахло сыростью и плесенью. Даже бетонные ступеньки и черные чугунные перила были очень старыми и таили в себе историю всех поколений, что когда либо здесь проживали. Поднявшись на третий этаж дядя остановился у большой коричневой двери. На ней были цифры указывавшие на номер квартиры — 7 40. Нажав на звонок они стали ждать когда им отворят двери. Прошло минут десять, когда за дверью послышались голоса:
— Птицы нынче не летают так низко… . — Проговорил по-грузински кто-то хриплым голосом.
— Все от того, что котов развелось слишком много. — Отвечал дядя Васо. И за дверью послышались два щелчка замочной скважины. Дверь открылась и они вошли в квартиру. По всей квартире стоял очень приятный запах вкусной еды. На пороге их встречал старый дедушка с длинной седой бородой и тростью в руках. Дяди Васо и Бесо стали обнимать старичка в знак приветствия.
— Как поживаешь Янив?
— Да вот, хожу еще. Проходите, — говорил он по-грузински, — будьте, как дома.
Впереди был длинный коридор, напоминал коридор в московском общежитие, но не такой просторный, как там. Повсюду висели картины с изображением евреев. На которых они были с бородой, как у деда Янива и считали шекели. Некоторые просто были изображены сидячими в креслах. Проходя по коридору дальше встречалась старая антикварная мебель: стулья, золотой семиствольный светильник, ковры и много всякого антиквариата. Старичок был очень стар и передвигался очень медленно. Кряхтя он предложил им присесть в гостинной. Миновав четыре двери (по всему похожие на комнаты) они оказались в гостинной. Гостинная так же была богата антиквариатом: кресла, что стояли вокруг большого и красивого стола накрытого, бордового цвета, скатертью; большие и старинные шкафы; большие часы с кукушкой; и все это украшал не менее красивый камин над которым стояла декоративная подставка с разветвлениями, типа той, что встретилась им в коридоре. Гости сели в кресла.
— Сейчас я вам чайку заварю. — Проговорил дед. — Зельда, — Прокричал он вновь.
— Слушаю тебя Янив. — Войдя в гостинную отвечала старушка. Старушка была очень приятной внешности. Не смотря на ее приклонный возраст: низенького роста, в фартуке (видно капошилась на кухне, так как еще с порога и до гостинной доносился аромат чего-то вкусного), на первый взгляд очень добрая.
— Заворика нам чаю, пожалуйста. Будь так любезна.
— Хорошо. — И старушка так же ушла, как и внезапно появилась.
Дед Янив, усевшись по удобней в кресле и раскурив трубку, начал интересоваться у гостей:
— Ну, рассказывайте, что вас привело в мой дом? — Пускал он густой дым в ожидании ответа.
— Мы тут вот по какому вопросу, — начинал дядя Васо, — видишь юношу, что пришел с нами.
— Да, — отвечал Янив покашлевая, — на вид очень милый и смышленный парень.
— Это Жирайр, сын одного очень хорошего человека. Так, вот. Мы бы хотели попросить, чтобы ты дал ему пару советов — как можно заработать денег не ввязываясь в криминал. т.е. честным путем. — Говорил дядя Васо.
Старик рассмеялся и после стал кашлеть.
— Честным путем? — Удивленно говорил он, — сейчас ничего не добьешься честным путем. Не обманешь ты, так обманут тебя и не жди от товарища помощи, — нервно заговорил Янив.
— Но все же. — Перебил Бесо.
— А с чего это я вам буду открывать такие тайны? Я даже внукам и сыновьям ничего не говорю. открою тайну лишь когда наступит мой последний день на этом свете. — Продолжая пускать дым упирался дед.
— Не хотел тебе напоминать Янив, но когда-то и мы помогли тебе. Помнишь? — Нажимая на болевые точки говорил Васо. — Дед Янив аж поперхнулся и закашлил еще громче.
— Кхе-кхе! Хм…, Да, было время вы спасли меня ребята, — старик здесь не мог отпираться, — помница я тогда проворачивал дела в России… . Да, ладно, что уж там.
— Так ты поможешь парню? — Гладил себя по щитине дядя Бесо.
— Вы же от меня не отстаните. Хорошо.
Старик задумался на мгновение. Затем вскинул указательный палец вверх и с выпученными глазами промолвил:
— Эх! Подскажу вам пару идей!
Работал я как-то по молодости, когда был,примерно, твоего возроста, — и указал на Жирайра, — в одном из маленьких магазинов в России. Алкоголь там не продавали (хозяину лицензию не продлили, а потом и вовсе отказали) лишь сладости да лимонады оставалось продавать. И его магазичик перерос из алкогольного в кондитерсий, но там разливался и свежий квас (вкусный такой я и сам его любил пить). Я стал главным продавцом и управляющем по совместительству. Народ приходил и прибыль соответственно тоже. Все любят сладкое не в зависимости от возроста. Я же менял бочонки с квасом и я же закупал все конфеты и упаковочную бумагу. Со временем заметил, что после смены каждого бочонка кваса на дне оставалось на стакан, а то и на два. Многие продавцы выливали остатки, но не я. Прибыль с кваса была тоже хорошая и я решил на этом подзароботать. Стал сливать остатки в один бочонок отдельно ото всех и продавать вновь. До обеда я делал дневной план, а все что после обеда клал себе в карман. «Магазинчик на Курской», так его прозвали за очень вкусный и прохладный квас.
— Ну, ты Янив. Во даешь старый еврей. — Вслушивался в каждое слово и удивлялся Бесо.
— Чай готов, — войдя в гостинную проговорила старушка, — Янив, опять накурил! — Поставив поднос на стол Зельда расшторила окна и приоткрыла форточку впустив свежий воздух, — пейте чай ребята, пока горячий.
— Спасибо тетя Зельда. — В один голос проговорили гости. Васо разлил всем по кружкам горячего чая и Янив продолжил свой рассказ.
— Я продолжал разливать квас. Зарабатывал и хозяину магазина и сам был доволен. — Попивая чай рассказывал Янив. — Через пару улиц был тоже кондитерский магазин — наши конкуренты. Располагались прямо на оживленном участке. Общежития, студенты, колледжы и университеты — хороший поток клиентов и прибыли. Через некоторое время наш конкурент съехал оттуда и мы переехали на его место, — раскуривая вновь трубку и потирая ладони продолжал свой рассказ старик, — обустроились мы быстро и начали зарабатывать вдвое больше прежнего. Я стал закупать вкусные и дорогие конфеты и на удивление их разбирали очень быстро. Другие магазины не брали эти конфеты, а я брал именно их и большими партиями. Упаковывал я эти сладости в картонную бумагу. Пресованный катрон для пищевых продуктов. У этой бумаги плотность есть разная. Я же брал чуть плотнее, чем стандартная упаковка. И она, в силу того, что плотнее, была тяжелее. Если человек, предположим, брал пол кило, то переплачивал лишь за бумагу. Это мне давало еще больше дохода и я собирался открыть свой магазин по совместительству с этим. Сколько УБЭП под меня не копало. И весы проверяли и канфеты вскрывали, но все без толку. Так мы существовали еще три года. После чего посадили хозяина магазина, а я неважно себя почувствовал и уехал подлечиться.
— Ну, ты дед хитрец. — Отпивая чай говорил Васо.
— Да уж, с тобой не пропадешь. — Качал головой Бесо. — Так ты нам с парнем то поможешь? А то все истории рассказываешь, а до дела так и не дошел.
— Больше я вам ничего не расскажу. — Улыбался дед Янив.
— Ах, вот оно что! А я то думаю, чего ты тут нам душу свою открываешь? — Удивленно говорил дядя Васо, — Ну дед Янив! Ну хитрец! — все дружно посмеялись.
Гости посидели еще с час, а потом отправились обратно в лагерь. По дороге назад они долго обсуждали то, что им рассказал Янив. Приехав домой они продолжали раздумывать, как же им провернуть такие же махинации. Уж очень их вдохновили рассказы Янива.
— Открыть свой магазин? Но то года нужен стартовый капитал, а где мы его возьмем? — рассуждали они.
— Нет, нам надо устроиться в любой магазин продавцом или грузчиком, на первое время. А дальше видно будет. — Говорил дядя Бесо.
— Но только не в большие магазины, там видео наблюдение — Продолжал дядя Васо. Жирайр схватил газету и стал ее листать, но все написано было по-бельгийски. Пролистав почти до конца. Он наткнулся на объявление написанное на английском языке:
Продуктовому магазину требуются: продавец-консультант, уборщица. Знание английского языка приветствуется. 5/2 зарплата хорошая.
— Гляньте на это! — Воскликнул юноша и протянул им газету с объявлением.
— О, это то, что нам надо. — Радостно ответил Васо
— Да, но тут требуется только один человек. Думаю, никто из нас не захочет работать уборщицей.
— Верно говоришь. — Потирая подбородок говорил Васо. — Ну, что Жирайр. Вот мы и нашли тебе работенку.
— Спасибо вам. — Отвечал парень.
— Завтра съездим туда и поговорим с управляющим, — вырывая клочок газеты, где было объявление проговорил дядя Васо.
На следующий день они поехали в этот магазин, о котором узнали из обьявления. Магазинчик в подвальном помещении жилого дома. Очень оживленный район. Недалеко от места, где жил Жирайр. Спустившись вниз по ступенькам они вошли во внутрь магазина. Вместительное помещение разделенное на два отдела: мясного и продуктового. Сдесь же и алкогольная продукция присутствовала на прилавках, лимонады, соки, сладости и много всего, что требуется для удовлетворения требованиям клиента. Очень чисто и аккуратно уложенный товар по ветринам, говорил о хорошем отношении к работе и внушал доверие со стороны покупателя.
— Можно нам поговорить с администратором, — обратился к продавцу дядя Васо.
— Да, сейчас позову.
Вышел мужчина на вид тридцати лет. Высокого роста, худощавого телосложения, в костюме, что производил приятное впечатление, а из под очков виднелся орлинный нос.
— Здравствуйте, меня зовут Нолан Мартенс, — говорил он по-английски и протягивал нам руку.
— Жирайр и мой дядя Васо, — протягивая свою руку на встречу Жирайр, — мы на счет трудоустройства.
— Хороший магазинчик. — Говорил дядя Васо.
— Спасибо, он достался мне от отца, — откровенничал администратор, — как хорошо, что вы пришли. А то я уже отчаялся.
— Мы вовремя, да? — оглядывался по сторонам дядя Васо.
— Как никогда, — отвечал Нолан, — мне нужен кассир и мясник. Думаю вы мне подойдете. Вижу с английским у вас не плохо — это радует, — улыбался админ, — вчера приходила пара арабов. Так те совсем ничего не понимали, только лишь головой кивали в ответ.
— Да, они ни начто не годны, — встретил взглядом женский коллектив Васо.
— Пройдемте в мой кабинет, — проговорил мужчина.
И они прошли сквозь подсобное помещение. Миновав черный выход. И оказавшись в офисном отделе, где женское общество преобладало в количестве, они прошли в кабинет Нолана. Обговорив детали и заработную плату. Подписав нужные бумаги они пожали друг другу руки и были приняты на работу. С завтрашнего дня уже на смену.
По дороге домой они оба делились впечатлениями:
— Какие там женщины, — восхищался дядя Васо.
— А мне этот Нолан Мартенс кого-то напоминает,- говорил Жирайр.
— И кого же?
— Того типа, что те четверо чеченцев кинули на кейс у вокзала.
— Что-то есть схожее.
Спустя пару месяцев работы в магазине ребята стали чувствоать себя там, как дома. Дядя Васо познакомился со всеми женщинами из офиса и с некоторыми тайком встречался. Жирайр стал внедрядь рассказанную версию деда Янива в этот магазин. С канфетами работало, но вот с напитками надо было поломать голову. Квас здесь не разливали. Он предлагал Нолану поставить разливное пиво. Тот был не против, но не спешил это внедрять. Говорил, что это только по сезонно. Но парни не плохо там зарабатывали. И Жирайр начал откладывать деньги на справки, которые нужно было сделать для призывной комисии в легион. Так прошел год.
Жирайр продолжал поиски приемного пункта для желающих служить во «Французском Легионе». Он успел узнать, что на границе Бельгии с Францией есть маленький городок под названием Лилль. Это север Франции, и где-то там располагался пункт вербовки будущих легионеров. Сосед — турок, который проживал с ним в комнате, поделился тем, что когда-то услышал от своего брата служащего в том самом легионе.
— После того как новобранцы пробудут в Лилле пять дней, отправляют в Париж, а оттуда в город Обань (кажется так называется) — рассказывал турок, — Там находится штаб Легиона, а также общий сборный пункт. Сначала проходят медосмотр и всякие психологические тесты. Очень многих после тестов отсеивают или просят прийти через шесть месяцев. По каким критериям они выбирают, для всех остается секретом. Сейчас, погоди у меня где-то был записан адрес.
— Турок стал искать по своей сумке, достал какую-то тетрадь и вынул оттуда листок на, котором было написано от руки:
— 59000 Lille, La Citadelle, Tel: 20 55 40 13 ,
— Вот держи, — проговорил парень, — Я тоже когда-то хотел пойти за братом, но понял, что армия не для меня. — И он отдал лист Жирайру. Для нашего парня это было, как яркий свет среди серых туч. Он поблагодарил соседа за помощь и стал продумывать маршрут, но все упиарлось в деньги: на справки и другие документы.
Рано утром, собрав себе сумку и все необходимое, на пару дней (а именно столько расчитывал парень потратить на поиски адреса приемного пункта), Жирайр поехал в Брюссель на ж/д вокзал, откуда поезд увез его через границу в славный город Лилль. Приехав в город, он долго бродил и не мог найти адреса, по которому распологался пункт приема граждан, желающих служить на благо Франции. Он достал бумажку с написанным от руки почтовым адресом, что дал ему турок: 59000 Lille, La Citadelle, Tel: 20 55 40 13. Жирайр не умел говорить по-французски, может и знал, но только пару слов. Он нашел таксофон и позвонил по номеру, что был указан на листке. Никто не брал трубку, просто шли долгие гудки. Два дня он блуждал по Лиллю в поисках здания которое, по его мнению должно было быть большим, как минимум двухэтажным с хорошей наружной архитектурой. Но ничего похожего не попадалось ему на глаза. И Второго дня поисков он на ломаном английском спросил у прохожего про здание, что так усердно искал. Тот на таком же английском ответил, что за углом дома находящегося вниз по улице, есть подвальное помещение, где и находится то, что он ищет. Жирайр очень обрадовался этому и побежал в указанную прохожим сторону. Прибежав на место и оглядев здание, он очень удивился.
— Я два дня проходил мимо и никого здесь не заметил из военных, — бормотал он себе под нос от злости. Еще больше он удивился внешнему виду этого пункта: подвальное помещение пятиэтажного жилого дома имело еще ступеньки, спускавшиеся еще ниже — к ржавой металлической двери. Он спустился, дернул за ручку, но дверь оказалась запертой.
— Ушли. — сквозь зубы пробормотал он.
— На улице темнело, и он решил заночевать здесь, чтобы с самого утра, как только покажутся работники пункта вербовки, его приняли в легион. Развалившись в кустах, росших на лужайке возле этой пятиэтажки, он достал из сумки спальный мешок, зарылся в нем и уснул крепким сном. Он спал, и видел сон, как шагает в форме блестя на солнце медалями и орденами в строю доблестного французского легиона.
Его прекрасный сон разбудили местные мальчишки, которые гоняли мячь на лужайке. Он посмотрел на часы. Стрелки часов показывали полдень. Вскочив с места и уложив свою ночную кровать в сумку, он побрел в подвальное помещение, которое нашел вчера. Спустился по лестнице, что вела к желанной двери, дернул за ручку. Дверь поддалась. Он вошел внутрь. Зашагал по длинному бетонному коридору с низким потолком и не верил себе, что, вот сегодня, его уже примут в легион. Не было ни обоев, ни красивых люстр и всего того, что производит приятное впечатление. Были лишь сырость, мусор, что валялся повсюду и лампочки дневного света, периодически моргали, так что временами приходилось идти на ощупь. Оказываясь в полной темноте, от чего мурашки пробегали по телу. В конце, этого пятиметрового коридора, показалась еще одна металлическая дверь в таком же ужасном состоянии. Он подошел, на двери имелось окошко небольшого диаметра, в которое могла влезть только рука человека. Парень дернул ее. Она была закрыта. Тогда он постучал. Ответа не было. Постучал еще раз. Та же история. Затем принялся колотить кулаком изо всех сил, окошко открылось. Из нее показалось лицо мужчины, который что-то говорил по-французски и резко жестикулировал.
— Я не говорю по-французски, — твечал Жирайр. — Высунутое лицо стало говорить на английском языке и объясняло, что набор уже не ведется и они в скором времени переезжают в другое место. — Но нашего парня это не остановило: он стал показывать справки от доктора о том, что здоров, и все соответствующие документы для зачисления в легион. Его не стали слушать и просто захлопнули перед ним это маленькое окошко. Он очень разозлился.
— Получается, я просто так ехал? Хрен вам! — прокричал он на русском языке и стал ломиться в дверь снова.
На стуки не обращали никакого внимания, а он продолжал тарабанить. Вскоре дверь распахнулась, оттуда вышли двое мужчин в форме и вытолкнули его на улицу. Жирайр поднялся, отряхнулся от пыли и грязи и вновь вернулся к желанной двери. Он считал, что если будет проявлять упрямство и напору, то его возьмут исключительно из-за этих качеств. Теперь он стал разбегаться по коридору и со всей силы бить ногами по мрачной двери. После того, как он это сделал опять показались те парни в форме, но уже с дубинками в руках. Отбив ему ноги и повалив на пол, они слегка попинали его и вновь выставили на улицу. Но теперь закрыли входную дверь на замок. Проходившие мимо люди с опаской смотрели на парня, вылетавшего из подвального помещения и приземлявшегося в кусты, где он провел ночь, как он вновь устремлялся к двери откуда его только что выкидывали, и, колотя руками и ногами, что-то кричал вслед обидчикам на непонятном им языке.
Вечером того же дня Жирайр уже ехал в поезде, увозившем его из французского города Лилль обратно в Бельгию. Приехав в лагерь, он не находил себе места. Ходил по комнате из стороны в сторону и не мог понять, как так получилось, что его не взяли на службу. Он плохо спал, мало ел. Его не сбывшаяся места не давала ему покоя.
— Как же так! — сердился он, — моя детская мечта так и не сбудется? Значит не суждено мне пойти по стопам деда. Но если бы Артур Конан Дойль бросил свои творения при первой же плохой критике, то, хрена бы лысого мы увидели, а не великого «Шерлока Холмса». Стал искать информацию о других призывных пунктах. И один такой нашел. Он располагался в городе Руан. Стал выяснять подробности об этом месте, чтобы вновь не попасть в просак.
— Что, не приняли? — спросил его сосед турок, — бывает, но ты не отчаивайся. Попробуй через шесть месяцев туда же сходить. — Успокаивал он парня.
— Да, дело-то на в том, что не приняли. Меня даже на медосмотр не допустили. Просто выставили за дверь и все.
— Да-а? Вот дела!
— Ну, ничего. Они еще узнают кто такой Жирайр Овсоян. — С уверенным голосом и твердой рукой говорил Жирайр.
— Да ты полон интузиазма и я чувствую стремление к цели, — подбадривал его турок, — продолжай в том же духе.
— Спасибо, друг.
Неделя подходила к концу. Жирайр не мог успокоиться все это время. На работу не выходил, на звонки не отвечал. Как-то вечером, перед ужином к нему заглянул дядя Васо.
Постучав в дверь он долго ждал, что ему кто-нибудь откроет, но никого не было видно. Тогда он толкнул дверь рукой и та со скрипом приоткрылась. В комнате было темно. Лишь только свет, что проник во внутрь из распахнутой двери освещал мебель и предметы быта. Нащупав выключатель на стене попробовал включить свет, но тот не работал.
— Жирайр, тебе следует заменить выключатель, — проговорил Васо. Но ни единого слова он не услышал в ответ. Пройдя чуть дальше и чиркнув зажигалкой, несколько раз, он осветил кровать, где крепким сном спал наш парень. — Спит, зайду вечером.
К тому времени, когда дядя Васо вновь решил навестить Жирайра на улице зажглись фонари. Васо шел по узкой улочке и взглянул на дом, где проживал Жирайр. Свет из окна комнаты парня горел, как никогда.
— Починил значит, — проговорил Васо и зашел в подъезд. Поднявшись на третий этаж подошел к знакомой двери. Постучал три раза.
— Входите, открыто, — послышалось громким и звонким голосом в ответ. Толкнув дверь рукой она вновь издала неприятный скрип. Дядя шагнул вперед. Он увидел, как парень сидел за компьютерным столом и рылся в каких-то бумагах, что были разбросаны по всей комнате.
— Когда это ты успел починить выключатель? — Снимая обувь у двери стал расспрашивать он юношу.
— Так, он и не был сломан, — последовал ответ, — их тут два: один при входе у двери, так он никогда не работал. Второй у шкафа слева, недавно поставил.
— А-ах, вот в чем хитрость. Ты чем занимаешься? На работу не ходишь, на звонки не отвечаешь. Куда пропал-то?
— Да, я тут по делам ездил.
— По делам, говоришь. Здесь вон дел куча, а ты еще дел ищешь. Тебе невесту пора найти.
— Спасибо, дядя Васо, но я пока не могу.
-А что такое? У меня уже есть одна на примете. Буквально с неделю назад в лагерь заехала одна армянская семья. Так у них такая дочка — Наринэ…, красота! Глаз не отведешь.
— Да, кому ж я такой нужен-то. Ни кола не двора. Как у латыша — хер, да душа.
— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся дядя Васо, — я уже договорился. Завтра идем к ним на обед.
— Как так? У меня даже одеть-то нечего!
— Придется по тратиться на костюмчик. Завтра с утра поедем в город и выберем тебе что-нибудь.
Утром следующего дня они прикупили костюм и пошли на званный ужин. Девушка Жирайру очень понравилась. Черные волнистые волосы покрывали эту чудную головку, нежное и милое личико, что имело прекрасную улыбку и богатая фигура, все это затмило юношескую мечту. Девушку звали — Наринэ. При виде нее он даже позабыл про свою давнюю мечту и про то, что собирался делать дальше. Вот как эта красотка вскружила юноше голову. Они стали много времени проводить вместе: прогуливаться по паркам, ходить в театры и кино. Спустя шесть месяцев они объявили о свадьбе. Праздновать решили в Грузии у родителей жениха. Как же обрадовались родители обеих семей. Свадьба была очень веселой и много народу было приглашено с обеих сторон (человек триста). Но молодожены никого не видели, кроме друг друга. После Жирайр поблагодарил дядю Васо за такое неожиданное, но очень приятное знакомство. Через неделю Жирайр и Наринэ уехали обратно а Бельгию.
Они по сей день живут в Бельгии с женой и ребенком, которому исполнился год. Он счастлив, что его жизнь сложилась такимо бразом: ведь у него пявилась семья. Он ни о чем не жалеет. А легион, тот самый «французский легион», он вспоминает как детскую мечту, позволившую ему сделать правильный выбор в жизни.
Кстати, курить он бросил. Часто рассказывает жене про то, как он тайком вскрывал отцовский тайник с сигаретами и они с ребятами курили где-то на отшибе под деревом, и чувствуя себя совсем взрослыми, выпускали густой дым колечками. Родные края… .
В погоне за мечтой можно многое потерять — людей, которым ты был дорог, будущую семью, детей, человеческую личность. Слепа идя вперед в погоне за мечтой мы часто пропускаем самые важные моменты в своей жизни отчаянно преследуя ее. Это не говорит о том, что нужно остановиться и бросить все. Наоборот, стремиться к мечте надо, но идти к ней стоит осмысленно. Оглядываться по сторонам иногда надо. Возможно, то что ты ищешь находится прямо у тебя под ногами, но ты в упор этого не замечаешь. Двигаясь медленно, но уверенно, а не бежать сломя голову, можно многое подчеркнуть для себя. Москва, ведь, не сразу строилась. Но бывают в жизни исключения, как например с нашим героем. Слепа идя к своей мечте он обрел семейное счастье. И стал отцом, чему и очень рад.

Принято. Оценка эксперта: 24 балла.